лицо и начинает раскрывать его, как две половинки, и сейчас, в этой тьме за ними проступит его подлинный облик. И это будет последнее, что она увидит. Она зажмуривается, больше не в состоянии сделать вздоха, – это конец. И тогда тусклые огоньки в стенах ярко вспыхивают, и механическая музыка, которая давно уже гремит, как свихнувшийся церковный орган, становится криком.
Она проснулась ровно за минуту до того, как её вырвало. Отравление и кошмар покидали её. Выпила воды. Вырвало ещё раз. Умылась. Легла спать и крепко заснула. И больше не видела никаких снов.
Утром проснулась совершенно свежая. Никаких набухших век, воспалённых глаз, никакого похмелья. Даже не верится. Но одна мысль была странной. Она чистила зубы и смотрела на себя в зеркало. И вдруг, даже не прополоскав до конца пасту «Локалют», выговорила:
– Форель… Пришла нам пора поговорить.
Из-под моста, разделяющего Нескучный сад и Фрунзенскую набережную, только что начал медленно выплывать ледокол-ресторан «Рэдиссон». Зимой они с Игорем ужинали в таком. Тот словно уловил, почувствовал в ней перемену, и они стали иногда бывать в общественных местах. Дорогие рестораны, но… Дорого для обычных людей. Никто из его окружения там никогда бы не оказался. Просто не по рангу. Никто бы их не застукал и уж точно не признал бы в Игоре известного человека; сняв свои консервативные (видимо, специально подобранные), стоящие целое состояние костюмы, нацепив шапочку и демократичную одежду, он стал похожим на какого-то хипстера. И даже помолодел.
Ванга не раз ловила себя на подобном восприятии: чинуши, которые не совсем ряхи, переодевшись в джинсы, становятся моложе и как бы «больше людьми». Однажды на одном мероприятии, где она была с Суховым, Ванга умудрилась не сразу признать столичного мэра. Иногда имиджевые картинки работают сильнее, чем представляется. Особенно когда несоответствия им не так велики. Полное несоответствие – игра в шпионов. Частичное – сбивает с толку. Так же и с Игорем. Даже если бы кто-то, пристально интересующийся его карьерой, и обнаружил их в модных московских заведениях, то, в лучшем случае, сказал бы: «О, чувак, немного похожий на Игоря Рутберга».
– Ты мой Гарун-аль-Рашид, – окинув его взглядом в тот первый раз сказала Ванга.
– Ага?! Ммм… Тогда ты – мой гарем.
Её даже забавляло, а может, и возбуждало, как они вынуждены «прятаться».
– Порочная его часть, – она чуть склонилась к нему. Вокруг было много незнакомых людей.
– Других не держим, – он опять заговорил тихо. Ванга подумала, что, может, им и не обязательно бывать в общественных местах.
– Как там маленький Гарунчик? – она провела по его бедру, на миг сместив и задержав ладонь внутри. Жест вышел почти непристойным, но почти. – Не соскучился по своей портовой шлюшке?
– Как ещё! – заверил Игорь. – Но ему на пользу.
Вероятно, с Петриком Ванга была не до конца искренней. Влюблённость, не влюблённость, но некоторое время она была очень сильно увлечена своим постельным романом. А на людях всё менялось.