в его руке.
И вот ребенка нет – не слышно
Урчанье маленькой машины.
Искали в буераке ближнем,
В леваде за сухой крушиной.
И все облазали отроги,
Следы искали на дороге,
Кричали, звали. Нет его!
Он где-то очень далеко?
Он за пушинкой увязался?
Или в баклуже утонул?
А ночь близка. И гром раздался,
И ветер ледяной подул,
Он набирал шальную силу!
И мать молитвенно просила:
«Не погуби сынка, коль он,
Родимый, жив еще!» И стон!
Тут сразу стихли ветки яблонь,
Небес прояснилось стекло.
И плод упал под ноги алый.
Знать, Бог услышал. Помогло.
И мать увидела на кроне
Сидел сын, как царек на троне!
«Мне нравится на высоте!
Что вижу – расскажу тебе!»
И полыхал огонь зари,
Прохлада росная плыла.
Мать яблоко взяла с земли —
В нем червоточинка была.
«Распылились мысли…»
Распылились мысли
Не песком, а пеплом,
Разнесло не тучей,
Не студеным ветром,
А худою силой
По сутемкам дальним.
И на свете нету,
Только их видали!
Человек остался
(Он – в оцепененье!),
И наедине он
Со своею тенью.
Что вокруг? Не может
Разгадать и вникнуть.
Темь. Нагроможденье.
Рожи. Крики. Лики.
Чьи? Забыл. Забылся.
Как бы оглянулся
В прошлое, куда бы
Тотчас возвернулся?
Подле зрячий камень
Воздохнул глубоко.
Это все случилось
Близко. И далеко.
«Старушки изучают землю…»
Старушки изучают землю,
Они к ней тянутся нутром,
Инстинкт родства подспудно дремлет,
Сполна откроется потом.
Быть может, через день иль месяц,
Тут как уж повелит Господь.
У каждой будет свое место
В глуби, где растворится плоть.
Все это знают понаслышке,
По снам, когда из жизни той,
Гробов несвежих сдвинув крышки,
Покойников выходит строй,
И разбредаются по избам
Мужья, сыны… и внуки тож…
И что-то шепчут близко-близко.
И строгий голос: «Не тревожь!»
И просыпаются старушки,
И озираются они.
Но та ж сиротская избушка,
И те же тлеющие дни,
И то же старое кладбище,
Целехонькие бугорки.
Крестов и обелисков выше
За ночку выросли цветки.
«Нужны ли мужику промашки…»
Нужны ли мужику промашки:
Напиться вдрызг хотя бы раз,
И в драке разорвать рубашку,
И получить удар под глаз?
Мужик не станет объясняться,
А лишь потупит хмуро взор.
Конечно, он не прочь подраться,
Под глазом схлопотать