так мучает по ночам, это несправедливо.
– Спасибо, Альберт, только ты меня понимаешь, – вздохнул хозяин и накрыл свое лицо простыней.
Швейцар посмотрел на тарелку с нетронутыми таблетками и с сожалением покачал головой.
– Месье, Вы опять забыли выпить лекарство! И мне очень жаль, месье… – здесь Альберт запнулся, он больше всего боялся запнуться именно в этом месте, собрался с силами и сухо добавил фразу, которую целую ночь репетировал перед зеркалом.
– Мужайтесь, хозяин! C Вашим сыном произошло несчастье…
Немного спустя.
В церкви было всего лишь двое. Наймонд подошел к иконе с изображением Пресвятой Богородицы и зажег свечку от другой. Какое-то время он задумчиво смотрел на слабый и дрожащий в его руке огонь, способный погибнуть от сквозняка и дыхания. Позади него стоял его верный чернокожий слуга Альберт.
– Господи, прости меня! Умоляю, прости меня! – перекрестился Наймонд и воткнул свечу в песок кандилы.
Затем он сделал шаг назад и, обернувшись к Альберту, с грустью спросил:
– Вы нашли претендента?
– Да, месье, вполне достойный молодой человек, – кивнул слуга и заботливо накинул на плечи хозяина пальто, – уверяю Вас, он не промахнется!
Кукла
– А как ты думаешь, я буду еще счастлива?
– Да, и сладкими ночами будешь прижиматься к любимому,
и с замиранием сердца слышать,
как где-то рядом посапывает ваш малыш.
Слово Сказочника.
Ночной экспресс уносил ее прочь. В окнах мелькали огни безымянных станций, а когда проходил встречный поезд, внезапно нарушая тишину своим ужасным свистом и скрежетом, ее нежное сердце вздрагивало. Еще целая ночь впереди, а наутро Олеся будет дома, там ждет ее Сашка и мать. Она представила сцену, как обнимает дочь и дарит куклу. Иногда поезд замедлял ход, особенно возле крупных станций, и девушка видела одиночные силуэты людей, терпеливо ожидающих своего часа. При набирании скорости поезд вздрагивал и, словно уставший бурлак, глубоко вздыхая, тянул лямку тяжелых вагонов дальше. Все напрягалось, боясь разорваться, но ничего не происходило, разве что позвякивал граненый стакан в железном подстаканнике. В купе никого не было, да и кому надо ехать через всю страну в разгар эпидемии…
В дверь тихо постучали. Олеся встала с кровати, отложила истерзанный кроссворд и, закутавшись в халат, отворила защелку. На пороге стоял небритый проводник, кажется, поддатый, с заспанными красными глазами…
– Извините, сударыня, – с какой-то долей иронии промолвил он. – В тесноте да не в обиде.
В купе зашла женщина, чуть старше ее, немного полная и круглолицая. Она присела на край свободной кровати и, не раздеваясь, словно стесняясь, затихла.
– На улице дождь? – спросила Олеся, глядя на мокрый нелепо красный плащ новой попутчицы. Та улыбнулась в ответ, и было что-то в этой улыбке печальное.
– Да,