куда, к кому от меня пойдет. За помощь белякам попрошу одарить конфискованным у большевиков особняком в центре Царицына. Преподнесу красного агента, и зачислят в их полицию, назначат начальником в район Портяновки или в немецкую колонию Сарепту. Лишь бы тот, кого ждут, не утоп, не свернул себе шею, не получил пулю, иначе меня посчитают обманщиком, решат, что водил за нос…»
В медленно тянущиеся летние ночи прислушивался к лаю собак, мяуканью кошек за окнами, поэтому днем ходил сонным. Чтобы вернуть бодрость, подставлял голову под рукомойник и вспоминал напутствие в губернской чрезвычайке:
«Решением Реввоенсовета и местной Чрезвычайной комиссии останетесь в городе. Выбрали вас как беспартийного, работающего на непрестижной должности, хорошо знающего многих в депо. В ЧК работали всего ничего, так сказать, не засветились. В биографии не к чему придраться. К тому же коренной царицынец, город, окрестности знакомы как свои пять пальцев, имеете широкий круг знакомств. Удачно, что холосты, проживаете в собственном доме. Верим, что окажетесь полезным в борьбе с белогвардейцами».
Приказали накрепко запомнить пароль и отзыв на него, выдали наган и к нему шесть патронов, запретили оружие носить при себе: «Спрячьте, но чтоб был при необходимости под рукой. Примените лишь в крайнем случае, когда почувствуете угрозу жизни. Вернетесь в депо, что поможет нашим людям при необходимости выезжать из города».
Никифоров безропотно со всем согласился, обещал в точности выполнить порученное. Про себя подумал, что не дурак класть собственную голову под топор: «Толкают в самое пекло. Одно дело служить советской власти, когда она держала город под контролем, и совершенно иное, когда власть перешла к белякам».
Вспомнилась несбывшаяся мечта заиметь кожанку, такую же фуражку, красные галифе, участвовать в обысках, конфискациях у буржуазии ценностей, продуктов.
Шла к концу вторая неделя, как в Царицын вошли врангелевцы. Жизнь стала иной, нежели была при Советах. Цены на рынке, в магазинах взвинтили, расплачиваться приходилось новыми купюрами, из-за комендантского часа с восьми вечера до утра запрещалось появляться на улицах.
В томительном ожидании Никифоров окончательно потерял покой, а с ним сон, который стал коротким, прерывистым. Стоило услышать за окнами шум проезжающих линейки или фаэтона, дрожал как банный лист, считал, что пришли арестовывать за ложные показания.
«Невезучий я, только из смотрителей путей перевели в кладовщики, затем взяли в ЧК, стал получать спецпаек и – изволь оставаться в городе! Напрасно не сослался на застарелую болезнь, плохую память, не убедил, что из меня плохой подпольщик. Большую совершил ошибку, посчитав, что советская власть крепкая и надолго, на деле большевики сдали город и уже вряд ли вернутся. Промашку сделал, когда согласился служить красным…»
Появилось желание запереть дом, забить окна крест-накрест досками и удрать за Хопер в дальний хутор, чтоб не нашли ни белые, ни красные. Тут же одернул себя:
«Дом бросать негоже, он денег стоит, к тому же за домом, без сомнения, ведут слежку».
Прошли