друг другу претензии – конца и краю не будет. Главное наше противоречие – в моей неукротимой обязательности и его абсолютной безответственности. Ему хотелось бы жить вольнее и проще, а мне нужно, чтобы было правильно. А правильно – это как? Сломался кран – вызывай сантехника; пришло время ремонта квартиры – сжимайся, как пружина, закупай обои и краску; пригласили в гости – иди с подарком; друзья попросили о помощи – помогай; не пишется – утыкай себя носом в чистый лист бумаги, даже через силу. А уж если жена (муж) заболела (заболел) – не разводи растерянно руками, но спасай, звони в «скорую», беги в аптеку. Ещё? Алкоголь – не чаще раза в неделю и не до усёру; плачет жена – не говори ей: «Не вой!», а подойди, обними, спроси: «Ну что с тобой, милая?»
Я сердцем не выношу, когда он плачет, сразу всю вину беру на себя. Василий – нет! Говорит: «Чего гузынишься?» И я, первая заступница, начинаю забывать доброе в нём. Пусть на час, на два, но забывать доброе! Быть другим он не умеет, своего эгоизма не сознаёт, вины не чувствует. Всяк таков, каким его воспитала жизнь, сделали обстоятельства. Но ведь и я такова! И меня жизнь «слепила из того, что было».
В ссорах мы часто становимся необъективными, задеваем родителей, вытягиваем на поверхность грешки прошлого, лишь бы досадить, колупнуть побольнее. Гой да эх! Обиды проходят, а сказанное вгорячах остаётся, застревает в памяти.
Когда-то Василий воскликнул в стихах: «Как прощения просить тяжело!»
Тяжело, если искренне! И всё же я хочу снять грех с души. Простите, люди! Прости, мама! И ты, Вася, прости! Когда ещё выпадет мне покаянный час?
Кто-то из наших поэтов, по-моему – Володя Овчинцев, написал о России: «Какая есть, такую и люби!»
Я говорю о родных людях: «Какие есть, такими и люби!» Но это сейчас. Три десятка лет назад, в наши молодые годы, рассуждать так я не умела.
В самолёте Москва – Хабаровск, в этом девятичасовом рейсе, ему сразу же стало тревожно и неудобно: тесно сидеть, хочется спать, хочется пить. А кто виноват? Я, конечно! Распря шёпотом стала переходить на визгливые нотки. Принесли воду, дали плед, а добрых слов друг для друга уже не находилось. Позже я написала стихи «Ночной самолёт»:
Скажи мне,
Скажи мне, куда мы летим
Над пропастью гулкой в ночном самолёте?
Недобрые, в жалко-притворной дремоте
Летим – друг на друга глядеть не хотим
(Воистину – дух непреклоннее плоти!) —
Куда мы летим?
Рождённые миру,
Зачем под луной
Мы в муках себе обретали друг друга?
Затем ли, чтоб на два слепых полукруга
Разъять наши руки над бездной ночной?
Летим, а в глазах ни на каплю испуга —
Лишь холод сквозной…
Эту его натурную привычку – переносить ответственность на свою женщину – я тогда ещё не очень сознавала. Во всю дальнейшую жизнь у нас именно так и было!
На подлёте к Хабаровску Василий, поспав и согревшись, успокоился, достал книжку Корнеева, принялся читать.
– Слушай,