но зато всегда вместе.
Родственники не отметили мой словесный фляк даже закатыванием глаз. Я не собиралась постоянно прятаться за бравурными комментариями, но такова теперь моя стандартная настройка – за бруствером.
– Ты закрылась от друзей, – продолжала Фиби. – Например, когда мы с мамой не рядом, кому ты станешь звонить, если проснешься однажды в гостиничном номере рядом с обдолбанным жиголо?
– Да я никогда не проснусь в гостиничном номере рядом с обдолбанным жиголо. Ты хоть чуть-чуть меня знаешь вообще? И я не одинока. Я собираюсь влиться в новую социальную сеть под названием Безлиц-бук, она для людей определенного возраста, которые уверены, что их личная жизнь – ничье собачье дело.
Я почти расслышала, как Фиби показывает язык у меня за спиной. Мама одарила ее взглядом Отчаявшейся Матери.
– Дорогая, вот тебе мой диагноз: НЕДОЛЮБ – нажитый естественный дефицит обожания и любви. Пора тебе возобновить свидания. Твоя постель, милая, – пустее холодильника фотомодели.
– Возобновить свидания? – Я заюлила. – Что я такого сделала? За что меня наказывать?
– Это не только ради тебя, родная. Ради Мерлина. Ему нужно мужское влияние.
– Отсутствие необходимости морочить себе голову мужчинами – тайное преимущество смерти, – изрекла я.
– Ага, точно. – Фиби подлила мне вина. – Куда как хорошо тебе, одной-то, – за вычетом секса, ночных постельных хиханек, выноса мусора и могучего бога любви, который накидает любому грабителю. Конечно, здорово. Рай сплошной.
– Моя обожаемая дщерь, как, по-твоему, ты встретишь Того Самого, если вообще ни с кем не встречаешься?
Я смотрела на мать с сестрой в некоторой панике. Я пессимистка по той простой причине, что мое семейство сплошь хреновы оптимисты.
– Того Самого? Мама, ты что, подалась в джули эндрюс?[33] Да само предположение, что где-то есть кто-то для каждого, математически невероятно. Я нашла себе Того Самого, и он оказался Тем Самым Козлом. Да и твой, – добавила я.
Мама разговаривает руками. Когда она вывихнула запястье, прыгая с парашютом (не спрашивайте), у нее будто развился дефект речи. Теперь она сложила руки на коленях и смотрела только на них – и я тут же пожалела о колючем заявлении. Да что со мной такое? Когда я успела настолько прокиснуть? Что случилось с задорной, свободной девчонкой, которой я когда-то была? Она могла стоять на руках и петь йодли – если уместно, и нагишом. Сейчас я продолжала верить только в то, что верить совершенно не во что.
Фиби ободряюще погладила маму по руке:
– Если женщину обидел мужчина, это еще не значит, что нужно замотать сердце полицейским скотчем. Верно, мам?
– Как там Джереми? – Мама выплеснула его имя с безграничной брезгливостью.
– Кто?
Меня передернуло. Насколько мне известно, Джереми все еще был в Лос-Анджелесе – упивался своим неотъемлемым правом на жизнь, свободу и ногастых бытовых богинь. Кулинарное шоу Пудри на каком-то тамошнем кабельном