«Русь» затарился водкой. Выпил стопку американского бурбона, кукурузного виски. Но моя любовь это джин. Купив бутылку напитка «Ёлки-палки» или джина, отдыхая у барной стойки, начал размышлять. Джин со льдом и содовой, помогали соображать. Надо брать Кавказ на контроль, ибо эти горные джигиты от причальной стенки Ноева ковчега – хамова стойбища, что-то затевают. Чего не люблю, так это многонациональные экипажи. Тут глаз да глаз нужен. Когда я вышел из бара, в глаза ударил ветер. Погода в Португалии портилась. Вернувшись на Каялу, я тревожно заснул.
Кончак-Магасов, безвольный капитан-зомби, судовождением не занимался. Пришлось одному, ночью, в жестокий шторм выводить из Лисса пустопорожнюю, без груза, Каялу. Еле-еле, на большой волне, раньше времени, практически не выходя из «Любимой бухты», сдал лоцмана. Лоцманский катер кидало как щепку. Pilot едва не вылетел за борт. Тяжело управляется пустой теплоход в сильный ветер! На малом ходу сдачи лоцмана судно в балласте ураганным ветром развернуло, и понесло в сторону от фарватера. Высокие борта, не загруженой Каялы, работали не хуже парусов. При такой ситуации дал «самый-самый» полный ход, предупредив машинное отделение, что пустопорожнее судно-парус, пустая коробка, и мне нужны самые высокие обороты винта.
С сильным креном от ураганного ветра, Каяла, со свистом, с глухим рёвом главного двигателя в восемь тысяч «лошадей», с пламенно-чёрным дымом кровавых искр из девятиметровой трубы, медленно разворачивалась к выходу. Девятитонный винт бешенно вращался и пенил по корме водяной след. Сказочным демоном Каяла кое-как выскочила из бухты. Вырвал я из опасной бухты теплоход, двигаясь курсом наискосок от осевой линии фарватера, держа более трёх десятков градусов поправки на ветровой дрейф.
Ворвавшись, как морской дьявол в Атлантический океан, положил Каялу по направлению 205,1875 градусов по картушке гирокомпаса, штевнем целясь в Канарские острова. Я двигался к порту Лас-Пальмас, что находится в шестистах девяноста трёх милях от Лиссабона. Точное число 690,9375 миль. Взглянув на генеральную, на мелкомасштабную карту, увидел, что ухожу с широты Пхеньяна, Тяньцзиня, Душанбе и Вашингтона. Я приближался к широте Сакраменто. Опасности сесть на мель я избежал, приказал рулевому включить авторулевой, отправляться к боцману. Выполнив приказ, матрос-рулевой удалился.
– Сакраменто, край богатый, золото гребут лопатой,
– замурлыкал я песенку златоискателей. Замурлыкал как пророк, не подозревая, что в рейсе мне достанутся несметные сокровища контрабандистов. С левого борта Каялы замелькала, увеличивающаяся к западу от Гринвича, долгота древней, сказочной страны Магриб. Каяла неслась за сокровищами, подползая к спокойным конским широтам. Крохотное судно намеревалось штевнем раздвинуть Канарские острова, и отрезать южный хвостик Северо-Атлантическому хребту.
На следующий день, не ведая, что всего через месяц, буду сказочно богат, произвёл рутинную работу нищего русского старпома. Провёл повторную ревизию артелки. Судовая кладовая, «артелка»