Нет, читатель, это умилённая оценка политических заключённых, идейно-передовых людей, данная «подручным» журналистом Кружковым в «Огоньке» №49 от 2.12.1962 г. Это проповедь «подручного» в защиту «заплечных».
Ведь для оценки революционеров всегда было характерно, что они и в заключении не прекращали борьбы против несправедливости и царского деспотизма.
Откуда же такое толстовское умиление у советского журналиста? Да просто это предостережение тем, кто после культа личности Сталина (вернее, при смене одного культа на другой) мог бы пытаться бороться против несправедливости. Чтобы они боролись за «жизнь», за 200 грамм, не считая это за унижение, за прислуживание Цезарю.
«Подручный» нас предупреждает: «Горе тебе, если ты не нашёл места под тусклым лагерным солнцем»… Фетюков, лижущий миски, конечно, пропадёт. Пропадёт и Кавторанг – человек, у которого хватило воли, энергии и навыков командовать людьми в опасной обстановке, организовывать борьбу в Бухенвальде, где он проносил оружие, а в советском лагере не мог сохранить иголку. В чём же слабость Кавторанга? «Он старается, а сил и навыков мало, мерещится перед его глазами прежняя жизнь, не приходит забвение и не уходит тоска – самый лютый враг зэка, хуже любого свирепого конвоя».
Вот она, циничная проповедь: забудь всех и всё, приспосабливайся, ловчи, шустри, забудь про внешний мир: «Пройдет год, другой, третий, забудут тебя („подручный“ уверен в этом: если не сами забудут, то их заставят забыть), оборвётся твоя связь с внешним миром. И горе тебе…».
Это не отвлечённые рассуждения, а разговор живого с живыми. На этом принципе построена вся политика исправительно-трудовых колоний и лагерей.
Обещая писать правду и только правду, я считаю себя не вправе писать о лагерях и колониях строгого и особого режима, о которых я достаточно слышал. Я буду говорить только о том, что вижу своими глазами, испытываю на себе, и доказать всё это могу в любое время.
При чтении повести Солженицына вам бросится в глаза, что люди, попавшие в лагерь, потеряли не только представление о нормальном человеческом быте, но и о нормальной человеческой речи. «Шулюмка», «шмон», «вертухай», «шнырь», «кум», «стукач» и т. п. Как получилось, что высокоинтеллектуальные люди овладели этим лексиконом, забыв обычную человеческую речь? Да так же, как забыли они нормальный человеческий быт и смирились с грязью быта, морали, лексикона. К этому ведёт вся система наших мест заключения, которые лицемерно называются исправительными.
Места заключения при современной системе стали не местом исправления людей, а местом подавления волевых качеств и даже местом распространения преступности, своего рода институтом усовершенствования преступности.
«Тюрьма по сути своей – вещь жестокая, даже если в камерах или лагерных бараках стоят цветочки…».
«…Они были жертвами, а не преступниками…».
Так продолжает свою проповедь «подручный»