власть его неотвратима:
Быть нелюбимой только им
Страшней, чем всеми нелюбимой.
«Не в прощёный день…»
Не в прощёный день,
не в прощальный —
Руку на сердце положу—
Ни помилования, ни пощады
У слепой судьбы не прошу.
В счастье праздновать, в горе бедствовать,
Петь несмелую красоту,
Оголтелую жизнь приветствовать
Мне написано на роду.
Снег на белый свет в зиму зарится,
Дождь старается в землю лечь,
Лишь бы памятью не состариться,
Жалость к родине уберечь…
И в прощёный день, и в прощальный,
С вязкой горечью на устах,
Я, потерянный и опальный,
У любви молю: – Не оставь!
И повинную шлю заранее,
Руки выкину для оков.
Замирение, замирание,
Душу выложу, – а легко!
Зреет осенью в небе изморось.
На зуб пробует ночь сенцо…
Лишь бы счастливо запрокинулось
Обеспамятевшее лицо.
«Во тьме толковых словарей…»
Во тьме толковых словарей
Ты не нашёл одно лишь слово,
Что царской милости щедрей
И проще ландыша лесного.
Ты просто пролистнул его,
Когда искал обозначенье
Сердцебиенья своего
И моего предназначенья.
Как много оказалось слов,
Чтоб чувство подменить
понятьем,
Тоску весенних полуснов —
Мужским порывистым объятьем!
Так и привыкли говорить
Второстепенными словами,
Едва прослушивая нить,
Натянутую между нами.
Щедроты страсти молодой
Сменились мелочью наличной,
Вино разбавилось водой,
Полувино – слезой обычной.
Всё вместе жизнью назвалось,
Не за горой финал бездарный,
А слово так и не нашлось,
Осталось данностью словарной.
Гой да эх!
Слабый человек
И переменчивый,
Узнающий правду стороной…
Я не столько в жизни привередничал,
Чтоб она смеялась надо мной.
Ничего-то жизнь не перепутала,
Воздала на совесть,
Чем смогла, —
От степного маленького хутора
До родного темного угла.
С детских лет легко и набалованно,
Зрит душа,
Что с памятью в ладу,
Древний луг в слезах
белоголовников,
Лебединки-лилии в пруду.
И людей,
Что совестью прославлены,
Что привыкли кланяться земле,
И коров,
Что на зиму оставлены
Хрумкать сено в холе и тепле.
И еще я памятью наследую,
Не надеясь скоро на успех,
Песню Дона тихого
Последнюю,
Все слова