лично за то, чтобы попробовать разобраться во всём и найти связь, если она есть.
– Я поддерживаю, – сказал я.
– Я тоже, – сказала Лана, выглядевшая на порядок лучше, чем час назад.
– Я «за», то есть поддерживаю на все сто процентов, – протараторил Коля.
Сёма с Умницей ещё раздумывали некоторое время, но тоже присоединились к нам.
Оставался Стас. Он единственный хмурился ещё до сих пор.
– А я считаю, – пробормотал он, – что всё это чушь собачья, о которой надо забыть, чем раньше, тем лучше.
– Ну, что ж, – подвёл итог Стёпа, – расклад сил понятен, будем копать.
9
Больше об этом никто не сказал ни слова, хотя событие было, прямо скажем, из ряда вон выходящее. Ближе к десяти обстановка и вовсе разрядилась, и стала относительно похожа на вчерашнюю. Пускай мы не пили, а веселиться от всей души мешало утреннее происшествие, но всё же мы были добрыми друзьями и встречались не так часто, чтобы портить эти собрания какой-либо натянутостью.
Снова рассказывали истории, но теперь это были истории о себе. У каждого была своя жизнь, и он делился ею с нами; её заботами, проблемами и радостями. Остальные слушали, подбадривали, советовали, то есть делали всё то, что делают добрые друзья.
После скромного обеда, сооружённого по преимуществу из остатков вчерашней роскоши, ребята стали потихоньку разъезжаться. Перед этим, правда, было сказано, что если кто что узнает, то спешит поделиться со мной, а если что-то экстренное, то все собираются тут. Тогда я не относился к этому серьёзно, ведь у меня тоже была своя жизнь.
К четырём разъехались все. Последним я провожал Стёпу. Он был самым взрослым из нас, вдобавок самым рослым и крепким, а также умным, что его тягу к нам вообще делало загадкой. Нет, не зря его прозвали Философом, – было в нём что-то от великих деятелей ума прошлого.
Мы проговорили с ним часа два обо всём на свете. С ним было легко, так как он всегда выдавал законченную мысль. Казалось, что нет на свете такой вещи, о которой он не знал бы, и не имел своего мнения. Будь он постарше, и я уговорил бы его стать моим наставником.
Потом мы долго прощались, не хотелось мне его отпускать, но время безжалостно: оно летит вперёд, когда хочется продлить мгновение. И уже в дверях он неожиданно сказал мне:
– Ренат, я чувствую беду. Не думай, что я тебя пугаю, но она на пороге.
Произнеся это, он вышел, а я обрадовался тому, что Лана ничего не слышала. Она бы не поняла. Точно не поняла бы, потому что, как оказалось, я сам не понял.
10
Вернувшись на кухню, я застал Лану в слезах. Она объяснила, что это по большей части просто разгрузка, но я был уверен, что она серьёзно переживает за утреннюю сцену. Ещё бы: я знаю её почти семь лет, и за всё это время не слышал от неё ни единого бранного слова. Иногда казалось, она не в курсе, что они существуют. Оказалось, – в курсе.
Я принялся утешать её и гладил, как котёнка, до тех пор, пока глаза её не просохли.
– Налей мне вина, пожалуйста, – попросила она.
– Сейчас,