рваной радуге задумчивой листвы.
Я с тобою не прощаюсь, и зачем?
Ты давно живёшь в плену у цифр и схем,
Ты давно не видел осень во плоти
И не сможешь меня, беглую, найти.
А ведь помнишь, было время, мы вдвоём
Убегали в осень шляться под дождём,
И смывали с нас дождинки ветошь фраз,
Кем-то сказанных правдиво, но до нас.
Не прощаюсь, не прошу и не зову,
Ты останешься, как прежде, на плаву.
Чтоб взлететь, нужна отчаянность листка,
Что без крыльев хочет гладить облака.
«Я не буду стоять под иконой…»
Я не буду стоять под иконой
И о милости Бога просить.
Слишком жёстко штыками был порван
Окровавленный парус Руси.
Слишком колкой была дорога,
Слишком горьким был хлеб побед,
Слишком долго брели мы в ногу
И кровили широкий след.
Снова мир обрастает плотью,
Снова тянется к небу Русь,
Но короткой бессонной ночью,
Я мечтаю и всё ж – не молюсь.
«То сон иль шутка ювелира…»
То сон иль шутка ювелира,
Что точит жизни на станке:
Я – камень на руке у мира,
Мир – камень на моей руке.
Гляжу в себя, и мир беспечно
Ко мне спускается в ладонь,
Душа играет в бесконечность
И пьёт из ложечки огонь.
Мир на руке моей пылает,
И, взгляд не в силах отвести,
Я не спеша бреду по краю
Чьего-то Млечного пути.
«Жёлтый месяц, раскосый странник…»
Жёлтый месяц, раскосый странник
Тихо бродит средь мёртвых звёзд,
И стекает с него сиянье
На притихший ночной погост.
Ни к чему ему там подруга —
В одиночестве тает грусть,
Тяжелее ходить по кругу,
Никогда не меняя путь.
Никому он не пишет писем,
И, жалея, что я – не с ним,
Я брожу среди мёртвых листьев
И вдыхаю осенний дым.
«Сколь я пота ни пью, а всё поле не пахано…»
Сколь я пота ни пью, а всё поле не пахано,
Сколь я в дверь ни стучу – никому невдомёк,
И рубаха моя на локтях перелатана,
И затылок под пеклом июльским промок.
Для чего это всё, ты скажи мне без пафоса,
Для каких таких дел нас рожает земля,
Что течём мы, как сель, без руля и без паруса,
Чтоб устать и уснуть в бесконечных полях?
Ты прости, что стучу, не даю тебе выспаться,
Только мне без ответа уже не вздохнуть,
Доедает кострище последнюю ижицу,
И молчанье всё яростней давит на грудь.
И присев на крыльцо перед дверью не выбитой,
Я смотрю на поля и вдыхаю их жар,
И латаю собой страхи каждого ирода,
И на крестном пути – каждой плети удар.
«По белой, по скользкой дороге…»
По белой, по скользкой дороге,
По чёрствой