Нельзя этого допустить! Не случайно дела о конокрадстве еще по указу Николая Павловича рассматриваются нашими судами вне очереди. Восемнадцать лошадей у одного мазурика… А сколько же их вообще свели?
– Хорошо бы послать запрос в Департамент общих дел министерства: пусть дадут справку по приволжским губерниям за три последних года.
– Запрос я завтра же телеграфирую, да еще со своей стороны постараюсь поторопить. Ваше решение о легендировании губернского секретаря Титуса я одобряю. Вот вам полторы тысячи рублей для него на первое время; понадобится еще – только скажите.
– Андрей Никитич, может возникнуть потребность показать значительные средства. До тридцати тысяч.
– Тридцать тысяч! – ахнул вице-губернатор.
– Я дам вам расписку.
– Какую еще расписку! – рассердился Всеволожский. – Как будто вы эти деньги для себя берете… Процентные бумаги подойдут?
– Подойдут.
Вице-губернатор вздохнул и полез в тумбу письменного стола.
Вечером того же дня произошло еще два события, связанных с расследованием убийства на Московском вокзале.
Вернувшись от Всеволожского, Благово снарядил было курьера в Макарьевскую часть за Здобновым. Он хотел, чтобы тот привез лавочника Архипова. Столь толкового человека, непьющего и наблюдательного, следовало принять заштатным агентом полиции или, проще говоря, осведомителем. Но Иван Иваныч неожиданно приехал сам и привез отставного унтера с собой.
– Ваше высокоблагородие, – доложил он, – господин Архипов выяснил важные сведения по известному вам делу и сообщил мне. Я счел своим долгом доставить его сюда для личного свидания с вами.
Торговец, оказавшийся рослым красивым мужчиной, по-военному четко доложил следующее:
– Сегодня поутру ко мне в лавку зашел неизвестный, и при нем подмастерье из красильни Каширина. Красильня находится в Пирожковской улице, через два дома от зарезанного Быткина. Они промеж себя о чем-то говорили, и я вдруг слышу: подмастерье сказал, что Быткин, мол, знал того человека, который его зарезал. До того я их совсем не понимал, потому говорили они на чудном каком-то, тарабарском, позвольте сказать, языке. А тут вдруг – по-нашему… Незнакомец-то еще сказал… Слова-то чудные какие, но я запомнил кой-что, слово в слово… Вот как он сказал: «капенить по лауде и пустить вохру, ежели юсы не отдаст, шонда хрустов»[6]. Вот. Прямо ума не приложу, что это такое, по-китайски разве… А когда мужик, мол, за узду схватился и кричать принялся, тот-де, офеня который, отошел сперва, но недалече, стоял и слушал. При виде же городового подобрался к Быткину и словно бы прижался к нему на миг. Тот охнул, обернулся через плечо и говорит: «Гаврила, ты чево?» – да и повалился на спину, а изо рта у него кровавая пена пошла. А парень-то боком-боком – и ходу. Молодой, кудрявый, и левое ухо у него снизу разорвано. Вот.
– Стало быть, убийцу зовут Гаврила, и он имеет