Так, будто предлагал совершенно нормальную вещь.
– Шел бы ты… за дровами, – выпалила я в сердцах и тут же прикусила язык, напоминая себе, что не с ровесником общаюсь.
Ксиль хмыкнул, но послушался и направился в глубь леса. Между тем очертания крыльев размылись, контур задрожал и вспух черным туманом. Я внимательно следила за тем, как языки тьмы втягиваются в бледную кожу, пока князь не скрылся за переплетением ветвей. А я осталась наедине со своими мыслями. Не самое приятное общество, вообще-то. И мысли неприятные.
Странный он какой-то, этот Максимилиан… Неправильный. Я видела раньше шакаи-ар из клана в нашем городе, и у всех, даже едва справивших столетие новичков, мелькало в глазах что-то такое… Древнее. И жестокое. С ходу и не скажешь – тридцать ему лет было до того или только шестнадцать. А Максимилиан казался бессовестно молодым, почти моим ровесником. Легко было забыть о его истинной сущности и расслабиться, заболтаться с ним, как со старым другом – там отшутиться, тут подколоть, схлопотать остроту в ответ, а потом вспоминать разговор с горьковато-сладким чувством.
До мурашек по спине.
Я прикрыла глаза. После бессонной ночи, адреналинового безумия и вынужденного донорства дремота накатывала непреодолимыми приступами. Гул в ушах постепенно сходил на нет. Да и прочие неприятные ощущения – слабость, головокружение – постепенно исчезали. Из чистого любопытства я провела рукой по шее, подсознательно ожидая наткнуться на классический след от вампирского укуса, примерами которого так щедро потчевала нас киноиндустрия.
Ничего – ни малейшего следа. Но это на физическом уровне. А на энергетическом… Сама себе я напоминала наполовину сдутый футбольный мяч. Жизненных сил почти не осталось, энергоконтур всмятку… Крови я потеряла не так уж много, судя по ощущениям, но восстановить ее будет труднее, чем все остальное, что со временем исправится и само.
– Вот, держи.
Я подскочила на месте, не сразу сообразив, что просыпавшийся рядом обильный дождь из веток и палок и есть обещанные дрова. Князь стоял рядом и по-кошачьи брезгливо отряхивал руки от мелкого сора.
– А как же костер? Не будешь разводить? – робко предположила я, отгребая от себя ветки. После такого резкого перехода от полудремы к бодрствованию голова опять начала кружиться.
Ксиль только плечами передернул:
– Спичек нет. А сама не можешь? Ты же равейна.
– Нет. Сейчас – не могу. И будь любезен, оденься, – проворчала я, отворачиваясь. Смотреть, как Максимилиан отряхивает соринки с груди и живота, было почему-то неловко. Князь фыркнул, но скомканную рубашку подобрал, расправил и надел, правда, не утруждая себя застегиванием пуговиц, а потом принялся укладывать деревяшки в подобие шалашика. – Не совсем понимаю, зачем вообще понадобилось раздеваться, да еще на глазах у смотрителей, – добавила я, скрывая смущение.
– Рубашку пожалел, я сейчас не так хорошо крылья контролирую, чтобы ее ими не порвать. К тому же так сложно было устоять, –