его окружало.
Потому, что если он не мог заполнить пустоту в своей груди, то, может, смог бы ее хотя бы убить?
– Тогда умри, – ответил голос. – Признай, что именно этого ты хотел с самого первого своего вздоха – смерти.
“Нет! Ты лжешь! Я всегда бился за свою жизнь!”
– Но для чего?
“Для… для…”
– Я скажу тебе для чего. – Клубы дыма сгущались, образовывая какую-то фигуру. – Ты боролся не для себя, а назло другим. Чтобы доказать, что они ошибаются. Чтобы показать, что они хуже тебя. Слабее тебя.
Он вспомнил все те обидные игры, что устраивали с ним в приюте. Все те шепотки, которые он слышал от санитаров и медсестер в больнице.
Он их всех ненавидел! Всех до единого! И даже аспирантку он взял, только чтобы посмеяться над ее обидной реакцией, когда она всем своим видом показала, что никогда с ним не переспит!
То же самое касалось и города.
Он его ненавидел.
Ненавидел за то, что тот жил, пока он мучился в смертной агонии своей недо-жизни.
– Ну так вот он, твой миг триумфа – ты показал им всем. Показал, что ты жив. И ты жил яркой жизнью. Такой, о которой большинство могут лишь мечтать. Полной удовольствия и забытья. Ведь именно об этом ты мечтал?
По его щекам потекли слезы. Горькие, полные жгучей обиды.
Голос был прав.
Он всегда мечтал только об этом – жить в свое удовольствие, показывая всем, как те ошибались. Насколько он был лучше, чем они.
– А теперь разве ты не заслужил после всего этого покоя? Разве не заслужил того, чтобы пустота наконец была заполнена?
Он не нашел в этой жизни того, что искал. Люди отвергали его даже после того, как он стал таким же, как они. Восхищались им, но отвергали.
Он навсегда остался для них калекой. Уродцем, за спиной которого шептались.
И все его мечты, все его желания оказались лишь пустыми иллюзиями о несбыточном будущем.
Всю свою жизнь он мечтал о чем-то волшебном, но разбился вдребезги о суровую пошлость реальности. Он не был уникальным. Он не доказал своей особенности.
Он был таким же, как и все.
Он был никем.
Камнем, который время и пространство уронили со скалы, и теперь тот летел навстречу распахнувшей объятия голодной пропасти забвения. И какая разница, в какой именно момент он в нее упадет, если падение – само по себе неизбежность – лишь вопрос предельной скорости. Ведь как бы ты ни цеплялся за края реальности, но тянущая сила пропасти, ждущей тебя на закате жизни, всегда оказывается сильнее всех усилий.
Сильнее любви.
Сильнее ненависти.
Печали.
Удовольствий.
Страха.
Все окончится там – во тьме абсолютного ничего.
Как он был никем, так и станет – ничем.
– Прими реальность. Ты умрешь. Так почему бы не сделать это сейчас и не закончить агонию?
Да, голос бы прав. Почему бы и не прервать мучения и не заполнить пустоту еще большей пропастью? И пусть она подавит…
– Дар…
Ему на миг показалось,