они с помощью… танка. Марина проглядела, откуда именно взялся этот танк, – очевидно, режиссерская находка. Теперь добрые ехали в танке. Злые в панике бежали. Танк стрелял. Белый дым стлался по полям. Крупный план – женские глаза, в них ужас. Крупный план – глаза Матвея, в них слезы. То и дело повторялись фразы типа «сволочи проклятые» – в адрес плохих, и «врешь, не возьмешь» – в свой собственный адрес.
Плохие вызвали подмогу. Атака захлебнулась.
Конец второй серии.
Закрутились рекламные цветочки и звездочки, и Федор Тучков сказал задумчиво:
– Экая дичь.
– Это точно, – от души согласилась Марина. Почему-то ей было стыдно на него посмотреть, как будто не Матвей Евгешкин снял шедеврик, а она сама и теперь не знает, куда деваться.
– Пойдемте на балкон, – пригласил догадливый Федор, – покурим.
Марина радостно устремилась на балкон, и телевизор выключила, только чтобы не видеть обещанного продолжения шедеврика.
На балконе были сумерки, славные, теплые, июльские. Луна, прозрачная, летняя, висела над дальними елками, и елки казались синими, и асфальтовая дорожка внизу тоже казалась синей и серебряной. Цикады трещали, то затихали, то начинали с новой силой.
– Как я люблю лето, – сказала Марина и даже зажмурилась от удовольствия, – больше всего на свете.
– А я Новый год, – поддержал ее Федор Тучков, – очень люблю Новый год!
– При чем тут Новый год?
– Прекрасный праздник. По-моему, самый лучший!
– Я говорю, что люблю лето. При чем тут праздник Новый год?
– При том, что это самый лучший праздник в году!
Все-таки он кретин. Нет никакой игры, и фарса никакого нет, есть просто кретин Федор Тучков. Наверное, и жена от него ушла три года спустя после свадьбы из-за его кретинизма.
«И это… мой удел? Мое… романтическое приключение?!»
Внизу, под балконом, негромко затрещали ветки, и цикады на секунду смолкли, как будто прислушиваясь.
Марина вдруг перепугалась.
– Что там? – шепотом спросила она и схватила Федора за руку. Рука была широкой и твердой, пожалуй, даже странно твердой при его общем кисельно-окорочном облике.
– Где?
– Там. Внизу.
– Асфальтовая дорожка, – обстоятельно ответил он, заглянув вниз, – а что?
В это время опять затрещали ветки и кто-то что-то негромко сказал.
– Вы что? Не слышите?!
– Слышу, – согласился он хладнокровно, – ну и что?
Конечно, он понятия не имел, что Марина все еще надеется на свое «настоящее приключение»!
Она быстро присела, оказавшись в тени балконной решетки, и Федора потянула за собой.
– Что такое? – недовольно удивился он, но тоже шепотом, видно, подействовала Маринина таинственность.
В кустах действительно разговаривали, но почти невозможно было расслышать – о чем. Ей показалось, что несколько раз повторилось «зачем» и «сейчас».
– Зачем мы прячемся? – на ухо ей сказал Федор Тучков. – Сейчас все равно ничего не видно!
Тоже