после обеда. Не нравилось, что нас водили в парк у клуба Павших борцов, но гулять не разрешали, и мы сидели на скамейках, а около нас ходили под ручку вперед-назад Надежда Степановна и Маргарита Сергеевна. Дни в садике казались длинными-предлинными, и однажды я убежала через дыру в заборе.
Забрела на неведомый пустырь, где бродили собаки, охраняя свои норы. Я увидела маленьких кутят, одного забрала. Ох, и несладко бы мне пришлось, если бы собака-мать оказалась рядом! Дома за побег меня наказали: я целый вечер простояла в самом дальнем углу, но щенок был оставлен. С этим Бобиком мы уже не боялись ни цыган, ни соседних мальчишек, ни чужих собак. А в садик меня водили по-прежнему.
Цыгане поселились неподалеку, в недостроенном доме с забитыми окнами. Чей это был дом, никто не знал, цыганенок Колька, который ходил к нам попрошайничать, говорил, что табор поживет здесь только зиму и уйдет. Табор был маленький, но настоящий, а с Колькой мы водились: он умел громко петь, а еще рассказывал мне и брату всякие страшные истории. Вместо одной зимы цыгане прожили на нашем конце слободки целых три года.
Овраг позади недостроенного дома всегда был полон грунтовой воды, которая зимой замерзала и превращалась в каток. Я скользила на «снегурках», а Колька – на прутяной корзине. Бывало, разгонится, летит ко мне – руки в стороны – и кричит:
– Таня, я тебя люблю!
Это было самое первое в моей жизни объяснение в любви. Потом мне купили «дутые» коньки, и я отдала «снегурки» своему другу-цыганенку. В ответ получила старинную серебряную монету с дырочкой, но вскоре она безвозвратно пропала – как и многое в моей стремительной жизни.
Сколько себя помню, для матери я была сущим переживанием. Однажды проглотила пуговицу. Мама обмазывала дом и вдруг увидела, как я кружусь рядом с завалинкой, размахиваю руками, хватаю ртом воздух, словно кричу, а крика нет.
– Что, что? – мать кинулась ко мне, к завалинке, где лежали ровными горками пуговицы – мои игрушки. Сразу же поняла все и, схватив меня, как была босая, в глине, побежала в поликлинику, а это – километрах в двух от нашего дома, рядом с детсадом.
Врачиха сказала, больно вынимая из горла пуговицу:
– Хорошо хоть не монета.
Меня кололи, промывали, поили чем-то на диво вкусным, и все это время я напряженно размышляла над сказанным, наконец поняла и закричала, брызгаясь лекарством:
– Пуговица с дырочками!
Мама страшно рассердилась, даже заплакала и обещала наказать. Но по дороге домой, наверное, об этом забыла. А дома ждали подарки: отец привез из Москвы черные осенние ботинки, кружевную комбинацию, шерстяное синее платье и коричневый портфель, ведь назавтра был мой день рождения: мне исполнялось семь лет, наступала школьная пора.
Но до школы еще предстояло пережить историю с розовой сумочкой, любви к которой не смог затмить даже замечательный школьный портфель.
Сумочка была кукольная – с мою семилетнюю ладошку, – но казалась по-взрослому настоящей: с длинными витыми ручками, с