сторон которой известково сиял отпечаток маленькой раковины-гребешка.
Не однажды до этого я видела древние листья и цветы, уснувшие в прозрачной оранжевой смоле балтийского янтаря. Наблюдала в застывших кусочках света прерванный полет мотылька или жаркий озноб крошечной сосновой ветки. У меня даже есть янтарная низка, в самой крупной бусине которой навеки трепещет золотистая пчела.
А на непрочной поверхности серого эльтонского ильняка трепетала белая быль гребешка, ничем не защищенная от солнца и дождей. Я испугалась, что известковая раковинка вот-вот канет в нети, и увезла ее домой.
Долгие годы камень-гребешок провел среди моих средиземноморских и черноморских поющих раковин, рядом с перламутровыми домиками речных мидий и улиток. Иной раз гребешок даже казался любимой игрушкой из детства, а в прекрасный день своего шестидесятилетия я почти всерьез подумала о том, что мне не шестьдесят, а все шестьдесят миллионов. Может быть, с днем рождения меня поздравила вечность?
Не зря ведь приснилось: просто, по-крестьянски, но в богатых древнерусских традициях одетая женщина сказала мне:
– Умножение познания, – и ушла.
А кто-то через века произнес:
– Да ведь ты уже умерла.
– А я и стихи об этом написала, – ответила я кому-то, – и они уже опубликованы.
…И жить, как все живут, в мечтах и скуке,
Не поминая Божеской науки,
Считать, зевая, дни зимы и лета,
Твердя недоуменно: жизнь нелепа?..
Все так и было, так и шло до смерти.
Теперь я умерла – удостоверьте
Мою кончину, недруги и други:
Я поменяла круг тщеты на круги
Познания того, что знала с роду,
Но гордо забывала год от году,
Хвалясь высоким «избранным» уделом,
«Невиданным» в сем мире оскуделом…
Кто подстерег мою простушку-юность
И выдал за мудреную угрюмость?
Кто ум вправлял в мерцательную раму
Гордыни, наворачивая драму?
Не помню, и кого об этом спросишь,
А без стыда лица ведь не износишь,
Не высмотришь, не вымолишь ответа
На все вопросы старенького света.
И вот я умерла. Как будто просто:
Иного взора я, иного роста,
И все, о чем знавала стороною,
Я нынче вышиваю сединою.
Ах, вышивка моя! Кресты на глади…
Возможно ли такое? Но во взгляде
Художницы-судьбы укора нету:
Небось, вольна дивиться белу свету!
Прочла в Послании Коринфянам святого Апостола Павла: «Я каждый день умираю…» (1 Кор. 15. 30, 31). И ведь во всех веках люди после прихода на Землю Господа так умирали, – выбираясь из скверны, – иначе мир был бы другим: нераскаянным, непрощенным.
Всякий человек непременно падает. И не хочет, а рушится вниз на ходу-на бегу. А, падая, кланяется Небу и набирается живительной силы от Земли. Стало быть, постоянный «спотыкач» в судьбе необходим для выпрямления. А выпрямляет-то души Господь.