более не удивительно, что они со всех сторон обезопасились, чтобы вопрос о «языковских» деньгах не всплыл; а тут выясняется, что не только на оружие деньги шли, очень крупные суммы переданы чешским патриотам на патриотическую литературу и другие методы мирной борьбы за самостоятельность – опять-таки, откуда взялись эти суммы?..) Из доноса Петрова и показаний Чижова общая картина возникает предельно ясная. Император в ярости: хотели сильно ограничить его власть! Подстрекали народы, принадлежащие союзникам России по Священному союзу, Пруссии и Австро-Венгрии, восстать против своих законных правителей! Готовы были вызвать войну с Турцией ради болгар! Украину чуть не в отдельное государство хотели выделить!.. Начинается лютая расправа. Костомаров в крепости, Шевченко начинает свой долгий страдальческий путь. Специальным циркуляром от 31 мая всем российским подданным объясняется, что они должны считать себя только русскими, во всем покорными государю императору, «без воображаемого славянства». Любой намек на братство славянских народов объявляется преступным. Неожиданный кус выпадает Краевскому: его вызывают в Третье Отделение и передают личную благодарность государя императора за напечатанную в «Отечественных записках» статью против славянофилов (отправленную в печать еще до всей бури). После этого следует новое повеление: о славянофилах вообще ничего не печатать, ни хорошего, ни дурного, как будто их вовсе не существует.
А уже близко революционные грозы 1848 года…
Новые времена, в смуте которых быстро задвигается в прошлое и забывается поэзия Языкова. От чуть ли не второго после Пушкина властителя дум в 1830-е годы он низводится до «одного из самых талантливых второстепенных поэтов пушкинского круга». В энциклопедии Брокгауза-Ефрона, в конце девятнадцатого века, слышим брюзжание: «…при более благоприятных условиях, из Языкова мог бы, вероятно, выработаться настоящий художник, но он навсегда остался только дилетантом в искусстве, впрочем, таким, у которого бывали подчас просветы истинно высокого художественного творчества. Главные мотивы поэзии Языкова – именно те самые, которые он ценил выше других, провозглашая себя «поэтом радости и хмеля», – нашли себе выражение в форме далеко не всегда художественной; его вакхический лиризм часто является слишком грубым; большая часть стихотворений отличается невыдержанностью тона, иногда – неудачным подбором выражений, иногда – искусственностью образов и сравнений…» Лишь начиная с Блока просыпается новый интерес к Языкову, а спустя несколько лет акмеисты и футуристы уже не могут обойтись без него. С каждым новым поколением поэтов растет его влияние. Языковские интонации отчетливо различимы у Мандельштама и, в особенности, у Пастернака, явно проступают его голос и его темы в «поэзии бардов» (хотя, например, в песне Городницкого прах Языкова каким-то образом переселился с Новодевичьего на кладбище Донского монастыря – еще одно путешествие совершил, на сей раз в мире своем собственном, поэтическом).
Языков,