отлупить в драке. Могли случиться неприятности с уроками, после которых не хочется идти домой. Могло стать страшно ночью в комнате. Наконец, взрослые часто говорили о каких-то проблемах – не очень понятных Сережке, но, конечно, реальных.
Но жизнь была штукой хорошей, несомненно. И папка – майор гарнизонной комендатуры, бывший десантник, переведшийся в Воронеж, чтобы не мотаться по стране с Сережкой и только-только родившейся Катькой, младшей сестричкой, – так и говорил, поднимая сына к потолку квартиры, когда возвращался со службы: «Хорошая штука жизнь, а, Серега?!» И Сережка со смехом кивал из-под потолка, потому что иначе быть не могло. В жизни были интересные книжки, интересные фильмы, друзья по секции бокса, школа (не такое уж плохое место), самые лучшие на свете мама с папой… ну и даже Катька, что уж…
Он понял, что – могло. Могло быть иначе. Но не тогда, когда отец буквально забросил их в кузов комендатурского «ГАЗ-66» и, крикнув маме: «Не смейте искать, сидите в сторожке!» – побежал куда-то, тяжелой и ровной побежкой, и мама заплакала, и Катька заревела, и Сережка… а, что скрывать… Нет, не тогда. И не тогда, когда они в шумной, перепуганной, мечущейся колонне беженцев кое-как ехали – а потом, когда стало невозможно проехать, шли – по дороге на северо-восток. Нет, еще не тогда.
Но потом налетели похожие на черные кресты машины.
Сережка не любил это вспоминать. Они остались живы, потому что мама спрыгнула с дочкой в глубокую канаву, сдернула замершего на краю с открытым ртом сына – и притиснула детей к откосу, закрыв собой.
Вот так для Сережки началась война, которая шла до этого уже несколько дней, но которой он не понимал и в которую не мог поверить, потому что происходящее в книгах и фильмах не может произойти в жизни.
Когда они вылезли из канавы – засыпанные землей, оглушенные, – мама тихо охнула и прижала к себе лицо Катьки. А Сережка увидел. Увидел, что нет больше колонны беженцев. Горели машины – черным пламенем. Лежали сотни мертвых людей – на дороге, по сторонам… А у самых ног Сережки дымилась оторванная человеческая голова.
Потом они шли. Шли несколько дней, и все эти дни Сережка – усталый, голодный, измученный – упрямо верил, что вот сейчас, вот сейчас, вот сейчас… Вот сейчас будут наши. Наши, не может же не быть их – наших, не могли никуда пропасть все те люди, кого показывали в новостях, в кинофильмах, которые любил Сережка – «Тайна «Волчьей пасти», «Грозовые ворота», «Прорыв», «Атаман»… Они придут (и с ними придет папка, конечно, придет!) и заставят заплатить тех гадов, которые сидели в черных машинах, похожих на кресты, зачеркнувшие небо – и прошлую жизнь.
Так должно, должно было случиться! Потому что – ну потому что ведь не могут наши не победить! А враги… врагов себе Сережка не представлял даже. То ли орки, то ли фашисты… и в любом случае – отец их победит!
Но наших не было. Была искалеченная, забитая растерянными людьми дорога. А потом – когда до цели уже оставалось недалеко – впереди Сережка увидел идущие машины.
Их было много. Пятнистые, они шли по две в ряд, и люди разбегались с дороги. Огромные, бесчисленные, эти машины пожирали мир, как лангольеры из книги писателя Кинга.
Тогда колонна прошла мимо. Но Сережка, стоявший на обочине,