головой скопилась многотонная толща земли, готовая в любой момент осесть и ненароком раздавить двух букашек, осмелившихся подняться на запретный этаж. Мебели здесь не было. Деревянные панели стен были покрыты черным лаком, пол устелен красным ковром. Дверей было мало, и выглядели они так, что желания постучаться не возникало. А еще здесь было темно, если не считать двух запыленных магических светильников, с трудом освещавших безлюдный коридор.
Эльф крался беззвучно. Он не поднимал глаз от ковра и вжимал голову в плечи. Проникшись его неуверенностью, Ингрид тоже начала бояться. Что это за шеф такой, который пугает даже в отсутствии? Из разговора с братьями Лауде – людьми вполне приятными и располагающими к себе – следовало, что это профессионал высокого класса, очень занятый и потому нуждающийся в помощнике человек. О том, насколько он строг (или жесток?) речи не шло. Неужели они бы ее не предупредили?
«Это испытание, – повторила себе Ингрид, складывая руки в молитвенном жесте и осеняя лоб светлым знаком. – Надо просто помнить, что каждый человек нуждается в любви и доверии. И чем чернее душа, тем больше любви и доверия ей требуется».
Судя по уходящим в бесконечность тьмы дверям кабинета, чьей-то душе требовалась вовсе не любовь, а как минимум личная черная империя. Причем размеры дверных ручек подсказывали, что у их заказчика имеются ма-а-аленькие проблемы с ба-а-альшим самомнением.
«Цыц! – сказала Ингрид внутреннему голосу, гадко обрисовавшему возможную причину такой гигантомании. – Это кабинет моего шефа – его святая святых».
Мастер Лёкинель, неловко скособочившись, будто он пытался спрятать голову за левым плечом, кивнул на дверь и, сочтя свой долг выполненным, попятился обратно к лестнице. Ингрид сделала глубокий вдох и потянула за ручку.
Сделать это оказалось нелегко: двери были могучие, дубовые. С первого раза они вообще не открылись. Пришлось налечь коленкой, пока никто не видит. Изнутри пахнуло холодом и запахом кожаных книжных переплетов. Девушке даже показалось, что вокруг ее ног на мгновение скрутился леденящий белесый сгусток. Но туман то был, дым преисподней или просто пыль, неизвестно.
«Воображение разыгралось, – про себя заметила Ингрид. – Так и до инфаркта довоображаться можно. Но все-таки, до чего жуткое место. Светлые боги да осветят мой путь».
Так и не открыв тяжелые двери до конца, Ингрид протиснулась внутрь. Дверь, будто притягиваемая пружиной, тут же захлопнулась, прижав ей подол. Да что за напасть! Она же все утро потратила, подбирая подходящий к случаю наряд, чтобы выглядеть солидно и при этом скромно, а тут такая неприятность.
Рассердившись, девушка дернула себя за платье. Зря. Платье освободилось, но кусок оборки от нижней юбки так и остался зажатым дверью. Щель между створками выглядела так, будто ухмылялась, пожевывая белую тряпку и готовясь оттяпать уже ногу.
«Спокойствие, – сказала себе Ингрид, осеняя лоб знаком смирения и поддергивая нижнюю юбку повыше, чтобы не видно было обглоданный край. –