не зря считается, что празднование сорокалетия равносильно встрече с собственной смертью. Как видите, результат налицо. И она театрально указала в сторону гостиной, где лежал труп Альберта Малуниса.
Капитан Юрасов в приметы не верил, но собственный сороковник, который уже замаячил на горизонте, отмечать не собирался. Ребята из отдела, конечно, на застолье его раскрутят, от них никуда не денешься, но так широко, как принято праздновать юбилеи, он ничего устраивать не станет. И не потому, что боится, – привык уже за годы службы ко всякому, и чему быть, того не миновать, – просто он не любит свои дни рождения, и с каждым годом эта нелюбовь лишь усиливается.
– Клариса Владимировна, еще раз расскажите, пожалуйста, как прошел сегодняшний день, – попросил Юрасов.
– Уже вчерашний, – пробурчала она, выразительно посмотрев на часы. Обреченно вздохнула и, как пономарь, повторила свой рассказ. – Я, как обычно, ушла на работу в девять. Когда уходила, Альберт только проснулся. Перекинулись парой слов, вроде «доброго утра» и «удачного дня». На работе день прошел как всегда, ничего такого не случилось. Дорога назад, правда, выдалась как проклятая – автобуса я ждала очень долго, а когда он наконец пришел, в него было не войти – столько народу на остановке собралось. Он еще на мосту встал из-за аварии. Полтора часа с работы добиралась, и все на ногах, никто места нигде не уступил! Устала, как собака, думаю, скорей бы в душ, ужин на скорую руку собрать – и в кровать, ноги вытянуть. Поднялась на свой этаж, а тут… В общем, никакого отдыха. Дверь была захлопнута, а не заперта. Я Альберту ключи оставила, говорила, чтобы на все замки закрывался. Но, может, он с непривычки не запер. Хотя в другие разы всегда на два замка запирал, даже когда в магазин выходил. Ну, думаю, ничего страшного – забыл человек, бывает. Да и красть у меня нечего. Это уж я после того как пять лет тому назад квартиру мою обчистили, перестраховываться стала. Мерзко это, когда чужие в твоих вещах копаются, – на лице Дьячковой отразилось брезгливое выражение. Она замолчала, о чем-то задумавшись, потом продолжила: – Зашла в квартиру, сумку на тумбочку в прихожей положила, разуваться стала, и сразу меня как током дернуло – почувствовала неладное. В прихожей натоптано было. Очень неприятное, знаете ли, зрелище! Я вообще не люблю грязь, – она бросила укоризненный взгляд на кроссовки Юрасова, но от замечаний воздержалась. – Альберт – он аккуратный был. Обувь всегда снимал, и, если бы напачкал, убрал бы за собой. Он же и чашки грязной никогда не оставлял, и за мной посуду мог вымыть. А тут – следы на полу. Нет, думаю, тут что-то не так! Я осторожно в гостиную прошла, дверь открыла, а там он на полу лежит – с окровавленной головой, а рядом – разбитая бутылка. Подошла, конечно, в лицо заглянула. «Скорую» вызывать бесполезно было – я как-никак отчасти медик, но тут и медиком быть не надо, чтобы сразу понять, что он мертвый. Сразу в полицию позвонила. Ну а дальше вы приехали. Вот уже первый час ночи, а вы все еще здесь! – добавила она с беспардонной прямолинейностью.
– Мы