дорогами пыльными
Шли с тобой от беды.
Ангел мой,
Пусть поля изобильные
За крестами могильными
Скроют наши следы!
Злую силу всегда нелегко побороть,
И любить нелегко среди слез и огня.
Но зачем-то в войну всемогущий Господь
Сохранил нас и спас: и тебя, и меня.
Ангел мой
С перебитыми крыльями,
За штормами и штилями
В мирном море плыви!
Ангел мой,
Мы с тобой будем сильными,
Доброй воли посыльными
В светлом мире любви!
Синяя чашечка
Пробираясь мыслей чащею,
Вспомню вдруг невзначай
Эту синенькую чашечку
И на ней: «мир», «труд», «май».
Из-за чашки братья спорили
За куском пирога,
И словам друг друга вторили:
«Мир», «труд», «май» – по слогам.
А когда фугасной линией
Стену дома снесло,
Оказалась чашка синяя
На полу, под столом.
Разлетелась на две стороны,
Раскололась сама.
И досталось братьям поровну:
Саше – «мир», Мише – «май».
Я на этом месте выжженном
Не была много лет.
Говорят, соседи выжили.
Может – да. Может – нет.
На картинках детства нашего —
Теплый хлеб, сладкий чай.
Не хватает синей чашечки,
Добрых слов: «мир», «труд», «май».
Мое детство
По Земле война бродила,
Хищно скалилась беда.
Мое детство уходило.
Уходило в никуда.
Шума взрывов испугалось,
Ярких всполохов огня,
Под бомбежкой заметалось —
И забыло про меня.
Мое детство потерялось
Между миром и войной,
Заблудилось, растерялось —
И не встретилось со мной.
На всякий случай
За окном – война.
За окном – беда.
Улица темна.
Не ходи туда!
Закрывай окно, заряжай ружье.
Не спасет оно, но с оружием – лучше.
Ты смотри, сынок, помни имя свое,
Помни адрес свой – на всякий случай.
Валит едкий дым.
Рушится стена.
Мы с ружьем стоим
На развалинах.
Вот и дома нет, и окна не закрыть.
Заряжай ружье: с оружием – лучше.
Ты теперь, сынок, адрес можешь забыть.
Помни имя свое – на всякий случай.
Стынет липкий страх.
Снайпер метко бьет:
Ствол ружейный – в прах,
Нас с тобою – влет.
Значит, вот какой он – последний час…
Жаль, пропало ружье: с оружием – лучше.
Уходи, сынок, не смотри на нас!
Помни имя свое – на всякий случай.
Я долго не писала о войне
Я долго не писала о войне:
Слова рвались и в горле застревали.
Хранить молчанье приходилось мне
И прятаться у памяти в подвале,
Где я когда-то,