отозвался в доме, как в гулком пустом ведре.
Чеченцы удалились, и Кудрявцев облегченно поднялся, расслабляя руку, поддерживающую автомат.
Он вернулся в незапертую квартиру, из которой они вынесли мебель. На кухне, на продавленном диванчике увидел Филю. Тот скрючился, укутанный в старушечьи обноски, и плакал. В темноте было видно, как вздрагивают его тощие плечи. Слышались всхлипы, которые, едва появился Кудрявцев, перешли в рыдания.
– Ты что? – испугался Кудрявцев, наклоняясь к нему.
– Боюсь! – захлебывался Филя, закрывая лицо руками. Кудрявцев попытался отнять от лица его худые холодные пальцы, чувствуя на них обильные теплые слезы. – Все равно нас убьют!
– Да брось, возьми себя в руки! – пробовал прикрикнуть Кудрявцев, жесткой командирской волей прервать рыдания солдата. – Отставить слезы, тебе говорю!
– Нельзя нам здесь оставаться… – со стоном, с привыванием выговаривал Филя. – Убьют нас здесь обязательно!..
– Ты же не курица! – Кудрявцев испытывал к нему неприязнь, нарастающую брезгливость к его всхлипам, липким придыханиям, жалким подпрыгивающим плечам. – Ты – солдат! У тебя боевые товарищи!
– Боюсь, – повторял Филя, втискиваясь в диванчик худыми лопатками, словно хотел спрятаться от Кудрявцева, от его недружелюбного голоса, от тяжелого автомата.
И эта беззащитность солдата, страх, который вызывал в нем Кудрявцев, вдруг больно поразили его. Он устыдился своего грубого голоса, выносливого, натренированного тела, своего превосходства над солдатом, которого он вырвал из пекла и тут же снова направил в строй, в пекло, в ужас и смерть.
– Ну что ты, что ты! – тихо сказал Кудрявцев, усаживаясь рядом, обнимая его легонько за плечи. – Успокойся, брат, ничего!
Солдат вдруг прижался к Кудрявцеву, и тот, обнимая его, чувствовал, как тот худ, слаб, как дрожит от слез его узкая вздрагивающая грудь.
– Мне домой надо!.. У меня мама одна!.. У нее астма!.. У нее приступ бывает!.. Когда задыхается, некому вызвать врача!..
Кудрявцев испытывал к нему горестное сострадание, незнакомую прежде отцовскую нежность. Гладил его по стриженым волосам, увещевал, уговаривал, как обиженное, огорченное дитя:
– Ну ладно… Не надо… Все будет нормально… Все будет у нас хорошо…
Постепенно Филя утих. Всхлипывал, прижимался к Кудрявцеву. Тот аккуратно уложил его на диван.
– Давай отдыхай. – Он поднялся, оставляя Филю лежать. – Утром завтрак всем приготовь. Заступишь на пост. Тебе Чижа подменять… Давай я тебя укрою.
Он сходил в комнату, нашел сваленное в угол одеяло, принес и накрыл Филю, подтыкая ему одеяло под ноги. Филя, скрючившись на коротком диванчике, молча благодарно вздохнул, подкладывая себе ладони под щеку.
Кудрявцев стоял у окна и смотрел на истлевающую площадь. Рассредоточенные по дому, на чердаке и на лестничных клетках притаились солдаты. Филя всхлипывал во сне. Прилип к стене дома брошенный снежок. Кудрявцев, вместивший