Я кричал. Меня било ветром. Разум куда-то отстранился. И шлепок – я упал в воду. Услышал я лишь шлепок, а потом мрачное молчание воды. Старался выплыть, тряс всем что имел: ногами, руками, головой по сторонам. Ничего не помогало. Уши мои заполнило водой. Моя одежда промокла до нити. И не знаю, как, но я уже слышал биение сердца. Меня тянуло на дно, воздух кончался, свет уже едва различим. Я до последнего держал воздух в лёгких. Прошла минута, я ещё держался. И мог бы и дальше держаться, но решил умереть прямо здесь. Не знаю, что со мной будет дальше, но лучше уйти. Я выдохнул весь воздух носом. И держал пустоту в лёгких. Вот-вот я вдохну воду. Ещё немного и… движение. Меня качнуло в сторону, свет стал яснее, послышались звуки, стала журчать вода. Меня вынули из воды. Меня обдало холодом.
Потом мою коляску поставили на землю. Не знаю, как меня подняли, но я увидел такое колесо с ручками, как в мельницах. Около плачущего носорога появился камин, в нём раскалялась «кочерга». Один поп открыл скобы и выпустил меня. Но тут ж ещё шесть попов схватили меня и крепко-накрепко держали. Я вырывался, мычал, стучал ногами. Двое стянули с меня штаны, оголив мне ягодицы. Я посмотрел на камин – кочерги уже не стало. В этот момент я широко раскрыл рот, чтобы хоть как-то кричать, но всё равно мычал. Зашипела кожа. Они приставили к правой ягодице клеймо. Моё сердце уже вырывалось из грудины. В этот раз я так сильно дёрнулся, что размозжил нос одному из держащих меня попов. Клеймо отставили. Боль была невыносимая. Капилляры в глазах уже лопались от напряжения. Поражённое место обработали чем-то прохладным. Я закрыл глаза. Холодная вода мешалась с моим потом. На меня снова натянули штаны. Отпустили, и я упал наземь.
Очнулся я не на терзаниях, а в тёплом трактире. На скамейке, из лежачего положения я перешёл в сидячее. Стал осматриваться. На противоположной скамье сидел русский мужик в льняной рубашке, с длинной чёрной бородой, красным лицом и доброй улыбкой, пил квас. Смотрел он на барда, что играл драматическую мелодию на лютне. Помещение освещалось светом из окон и факелами из черепов собак.
Сидеть я спокойно не мог, поэтому упирался на левую ягодицу и придерживал себя рукой. Я встал со скамьи, сидящие в зале за столами обрели головы ящериц. Снова сел, головы стали человечьи. Встал – головы ящерные.
Всё же мне пришлось встать и пойти к стойке трактирщика. Тот в свою очередь смотрел на клиентов. А ящероголовые пили кровь из бокалов. Я встал у стойки. Трактирщик посмотрел на меня:
– О, проснулся! Чего будешь?
– Мне нужно выпить, поесть, поспать. Во сколько обойдётся?
– Да ты, я вижу, на многое зуб точишь. Но тут вопрос лишь денег.
Я показал ему свои оставшиеся. Трактирщик посмеялся:
– Не густо, братец, не густо! Давай тогда… Я тебе гречки дам, да квасу малость плесну. Не будешь обижен?
– Нет.
– Вот и славно.
Трактирщик подошёл к шкафам, взял мешочек сухой гречневой