align="center">
На город ночь легла изнемогая
***
На город ночь легла изнемогая,
Как Клеопатры ветреность на Гая,
Жар дня приняв в прохладу чёрной кожи,
Шептала томно: Нет тебя дороже!
Как в лоне страсти без следа тонули,
Наложники египетской пилюли,
Пред каковой не устоял и Юлий,
Он растворялся в сумраке июлей.
И утолённого на время отпускала,
Сокрыв, что ей, греховной, вечно мало,
Как царственная шлёнда утром Цезаря,
А краской залилась в конце… заря.
Я не могу, пойми, слагать тоску
***
Я не могу, пойми, слагать тоску
И не хочу склонять одни стенанья,
Тем по чужому жалкому мазку
Восстановить основы мирозданья;
Чьи, архитектор человечьих душ
От непотребств людских сложил в архивы:
И сам чертёж за то, что неуклюж,
И за размытость планов, негативы.
Без них я свой слепила теремок
Из теплоты без шика и уюта,
Но те, кто от невзгод совсем продрог,
Бредут к нему и хвалят… почему-то…
Глазами, что цветущий лён
***
Глазами, что цветущий лён,
Он маме говорил: «Влюблён!»
Душою про опавший клён
Пел той, в которую влюблён.
Свободен был, как вождь гулён,
Но стал рабом… и был влюблён…
Судьба послала двух сластён
Им с той, в какую был влюблён.
Как будто в сказке про «Олён»,
За что-то (в том Господь силён)
Его с младенчески пелён
(Ужель за то, что был влюблён?!),
Как бестолковый почтальон,
Что к дикой цели устремлён,
Ветрами дум не усмирён,
Дождями, снегом окроплён,
За ложь людьми не посрамлён,
В поту, что, как прибой солён,
Он, словно деспот головён,
Забрал… и тем был окрылён…
Легко, как дитятко матрён…
Главы семьи был дом лишён.
Назвав сиротками сестрён,
Был Он поистине смешён.
Мать! Голод страсти утолён,
И дух любовью утеплён,
Надеждой стойкой укреплён,
Путь к счастью верой просветлён.
Но Он упорен: смертный сон
Не пропустил к нам мамин стон.
И словно полчища ворон,
Накинулись на сей урон.
Пусть мозг утратой воспалён,
И разум горем ослеплён,
И каждый, в срок опавший, клён
Скорбит коленопреклонён.
Но утешает, что милён
Союз на вечность Им продлён…
И дарит каждого: «Влюблён!»
Очей отца цветущий лён.