то он, скорее всего, поступит наоборот. Но этого Етону знать не нужно. Да и отвечать сразу отказом было бы неразумно: им здесь ездить каждый год.
Хотя… С удивлением Лют обнаружил, что замысел Етона ему скорее нравится. Почему бы и нет, если подумать? Воюнова дочь достаточно хороша, чтобы стать для Етона водимой женой, и бужане примут ее как княгиню. Но и Киев от этого брака никакого урона не понесет – Етон породнится не с кем-то из других князей, а со своими же. Но тот, кто поможет это устроить, приобретет дружбу и Етона, и Воюна, человека весьма влиятельного на рубежах Деревской и Бужанской земли.
– Если выйдет, что я ее из плена вызволю, отцу дочь возвращу, обо мне по всей земле слава добрая пойдет! – убеждал его Етон. – Хоть песню складывай: вдову молодую обидели, Змей в пещеру уволок, а я вызволил! Помоги мне, а? Ты у меня прежнюю жену забрал, ну да чуры с ней, я и вспоминать больше не буду. А то уж и не знаю, где другую искать.
– Что с вашей вдовой делать, решает только князь. Я не знаю, что с ней сейчас, и не стану гадать, как Святослав думает ею распорядиться.
– Но ты пообещай порадеть мне в этом деле, – Етон подался к нему. – Как вернешься, попроси ее у Святослава для меня. Удастся дело – век будешь мне братом. Не удастся… придется мне в другом каком месте о себе порадеть. Без жены мне ходить не пристало, я ведь не отроча.
На его лице отразилась надменность с примесью решимости. Пусть он и не имел права на жену покойного Етона… Лют стиснул зубы от тайной ярости, вспомнив кое-что. От этих воспоминаний ему захотелось убить Етона – вот этого, что сидит перед ним. И того, который давно лежит в безвестной могиле, тоже.
– Обещать ничего не буду, – боясь, что Етон тоже вспомнит лишнее, Лют поставил чашу и встал. – Но просьбу твою Святославу и Эльге передам.
– Передашь? – Етон обрадованно вскинул голову. – Попросишь за меня? Поклянись!
Лют лишь прикоснулся к рукояти своего Телохранителя. Благодаря врезанным в стальную основу тонким кусочкам медной и серебряной проволоки она, хорошо начищенная, при огне ярко блестела. Это легкое касание заменяло самую сильную клятву, какую может дать рус.
А руки он все-таки Етону не подал. И тот, надо думать, это отметил.
– На том спасибо, – бросил Етон, вновь превращаясь в князя, которому не пристало обращаться с просьбами к чужому боярину. Не встал, а лишь откинулся назад, намекая, что беседа окончена.
Попрощавшись кивком вместо поклона, Лют пошел прочь. Телохранители мигом вскочили и устремились к двери, будто составляли его неотделимую часть: Гуннульв вышел перед господином, двое других позади.
Думарь, в обнимку со своим мечом сидевший на приступке княжьего стола, проводил киянина угрюмым взглядом. В душе он так и не простил Рысенку надругательство над Етоновой могилой и обман. Но ему было некуда отсюда уйти. Между Думарем и лесным найденышем не было кровного родства, но причудливой судьбой и хитроумной волей старого Етона он был связан с его преемником не менее сильными узами, чем отец с сыном.
Удовлетворенный