свою соседку, щелкая пристежным ремнем.
– Нет, – ответила она, что-то озабоченно выискивая в своей сумочке.
– Может быть, хотите к окну? – самоотверженно предложил я.
– Нет, спасибо, я боюсь высоты…
Стюардесса походкой, напоминающей манекенщицу и моряка одновременно, прошла вдоль рядов, проверяя, кто как пристегнулся.
– Ему плохо? – спросила она, остановившись возле распавшегося Поэта-метеориста.
– Ему хорошо! – успокоил Спецкор.
Самолет, беспомощно потряхивая длинным крылом, пополз к взлетной полосе. Радиоголос сначала по-русски, а потом по-французски поприветствовал нас на борту авиалайнера «Ильюшин-62». И я вспомнил, что на внутренних линиях говорят почему-то просто – «ИЛ-62»… Потом стюардесса показывала, как в случае чего нужно пользоваться оранжевым спасательным жилетом, хотя, конечно, отличные летные качества лайнера гарантируют полную безопасность.
– В каждом жилете, в непромокаемом пакетике, по сто долларов, – объявил Спецкор. – На случай непредвиденных расходов…
– Уй ты! – восхитилась Пейзанка.
Наконец мы вырулили на взлетную полосу, несколько мгновений простояли неподвижно и вдруг рванули вперед так, что задребезжали откидные столики и с треском стали открываться крышки багажных антресолей.
– Истребители взлетают вместе с нами? – спросила доверчивая Пейзанка.
– Нет, с Шереметьево-1, – объяснил Спецкор.
Дребезжание прекратилось.
– Летим! – вздохнул Торгонавт и вытер лицо шейным платком.
– Взлет – это лишь повод для посадки! – успокоил его Спецкор.
Я глянул в иллюминатор: внизу виднелись лес из крошечных декоративных деревьев (как на японской выставке растений), поселки из кукольных домиков и малюсенькие автомобильчики, наподобие тех, что начала недавно коллекционировать Вика, окончательно забросив собирание кошачьих фотографий. Решив поделиться своими наблюдениями, я повернулся к Алле с Филиала: в ее глазах было отчаяние.
– Я забыла фотографию! – пожаловалась она.
– Чью? – спросил я, подразумевая, конечно, Пековского.
– Моего сына…
7
– Странно! – пожала плечами Алла с Филиала.
– Что – странно? – уточнил я.
– Все… Странно, что только сейчас вспомнила про сына… Обычно я думаю о нем всегда. Странно, что я забыла фотографию… Странно, что через три часа мы будем в Париже…
– И, наверное, странно, что вместо Пековского лечу я?
– Нет, не странно, он предупреждал, что со мной рядом будет его детский друг – чуткий и отзывчивый товарищ… Он, наверное, просил вас меня опекать?
– Беречь. Говорил, что вы робкая и легкоранимая…
– И поэтому вы рядом со мной?
– Исключительно поэтому…
– А вы не очень-то любите своего детского друга!
– Вам показалось…
Я отвернулся к иллюминатору: земля внизу была похожа на бурый, местами вытершийся