охотника, которые по какой-то причине зверь не съел. Это было, надвое перекушенное, синее, начавшее уже разлагаться тело без головы. Его тогда поразило это, стало очень неприятно, неуютно и жутко. Совсем надвое, как будто перерубили одним ударом тупого топора. И даже жил там никаких соединяющих не висело – две части; отдельно ноги и таз, отдельно туловище, страшное и распухшее.
Тудары очень редко встречались, и о них ходила слава тварей кровожадных, не охотников, а убийц, рассказывали, что им нравится именно убивать, он слышал множество историй о том, что находили свидетельства того, что они подолгу мучают жертву перед смертью. И вот в этот момент его забытое ощущение, когда он увидел тело, вернулось.
Неожиданно ночная тьма Степи стала живой, хищной, наблюдающей сейчас за ним, затаившейся, в этой звенящей тишине. И насыпь выглядела сейчас не просто дорогой на горе, а стеной, защищающей сонные мазанки Деревни от враждебной ночной темноты. Деревня со всем убогим человеческим с другой стороны, почему-то сейчас казалось жалкой и маленькой, маленькие приземистые домики, криво застроенные, неказистые и несуразные. И была тьма, великая и сильная, над всем этим. От этих мыслей он почувствовал, что дрожит еще сильнее, и посмотрел на Краюху, тот шел с обычным уставшим видом, ничего не замечая.
И ведь это Степь, своя знакомая, а им придется не вокруг Села путешествовать. Не понимает самоубийца. Жалко дурака, один же идет… Он снова отвернулся к черной Степи и краем глаза успел заметить взгляд Шаги на себе.
– Что?
– Жалеешь его, – Шага понимающе ухмылялся. – Тоже такой же. Нечего его жалеть, не маленький, он сам начал, сам и разберется… за три недели.
Краюха покосился на него с ненавистью и промолчал.
Да чего он, маленький, что ли, его дело. Просто я, видимо, вещь одну узнал от Израна. Он говорил, что Щекалов дед рассказывал, что двадцать лет назад в Деревне о Громовой никто и не слышал ничего. А я понял, откуда известно стало, – он выждал длинную паузу, как и положено по случаю, – я знал человека из Деревни, кто туда ходил, и после этого у нас рассказы о ней стали делом обычным, хотя он вроде бы никому специально не говорил, и я вообще не понимаю, каким образом…
Лица их изменились, они, похоже, стали догадываться, и, похоже, сюрприза никакого не выйдет.
– А с чего ты решил, что он был на Громовой?
– Да есть такая мысль. …Да был, был, – сказал он уже другим тоном, – объяснять долго, и не раз был. Так что, вот так вот.
– А чего не говорил никогда, – сказал молчавший до этого Краюха.
– Можно подумать, тебя бы заинтересовало когда-то.
– Краюха ответил что-то нечленораздельное. Сюрприза не выходило никакого, им было практически все равно, и тогда он решил схитрить.
– Я с вами решил уйти, на Амбаре говорить не хотел, так что вместе пойдем.
– Вот это, оказалось сенсацией, они резко повернулись, оба, в глазах удивление.
– Да ну?.. Серьезно? – спросил Краюха.
– Какие