рубаху. – Я в этом ходил, а завтра, может, или послезавтра опять уходим – мне переодеться не во что. Если опять в этом пойду даже, то в Деревне в чем потом?
– Ничего, повоняешь немного.
Драр на шутку не ответил, делал что-то у огня.
– Так все-таки завтра пойдете?
– Скорее всего, нет, скорее всего, через день.
– Ну, вот и не ходи, успеешь, и ты же вообще есть хотел.
– А если все-таки завтра, тогда что, вонять? И вообще я не из-за матери пойду, говорят тебе, что дела, а есть я и сейчас хочу, вернусь, поем. Иди пройдись, вечером поговорим, если придешь не поздно. Иди.
– Ну, сейчас, дождусь тебя, вместе выйдем.
– Драр качнул головой, причмокнув от раздражения, заговорил уже, как будто не для него, тише, себе под нос:
– Чего сидеть, в жаре, в дыму, были бы дрова нормальные, гнилье с дерьмом, я уже готовить не хочу, один дым, нет, сидит.
Он говорил еще что-то, Чий не стал слушать, глядел на улицу, ненормально в это время пустую, на брата.
– Послезавтра… Послезавтра должен прийти Краюхин дядька, – сказал Чий задумчиво.
– Это какой?
У него один только.
– Санва?
– Ну.
– Ты что, ударился, – он отвернул лицо от огня к нему, и Чий увидел, что он улыбается. – Я же тебе говорю, что с Санвой охотился, говорю: на ручье разошлись. Забыл, что ли?
– Так я думал, не с ним. Погоди, но он же послезавтра…
Брат улыбался. Чий поднялся на ноги. Дурак я, молодец… На два дня ошибся… Он еще раз выглянул за порог. Придется идти, и быстро.
– Драр, пойду я, мне… – он замялся.
– Да иди, иди. Что ты извиняешься.
Он шагнул наружу, посмотрел последний раз на дом, сизая змейка, обвиваясь вокруг занавески, ползла вверх, он пошел вперед, ощутив, как внутри поднимается благодарность.
Он представил, как вернется назад уже по темноте, дома будет мать, пахнуть жареным и брат надежный, который всегда все умеет, сильный и скупой на улыбку, но зато он никогда не оставит и на которого всегда можно положиться. «Первый охотник в двадцать два, вот в ком кровь кипела, с детства посидеть не мог, везде был и тут, и там, и, оказалось, не зря, теперь все признают, что сила», – Чий подумал, что ему это не передалось, живость вся эта, он давно уже понял, и окружающие замечали, что Чий не в него. Он посмотрел на свои худые предплечья. – «Не в него: «Чий рассеянный, Чий – лоботряс, в отца их непутевого, ага, и лицом как похож…»»
Несмотря на то, что прохладнее стало заметно, пыли не уменьшилось, на улице ветру был простор, он летел по прямой, выдувая из-под ног и перекатывая уличный сор. Всякие кости, сухие веточки, наломанную кем-то повынь.
Идти было непривычно, с одной стороны, вроде, он и хотел идти телом, ноги несли, не чувствуя нагрузки, легкость такая пьяная, весь день сидел, это было приятно, но на душе было все также неуютно, так бывает, неестественным казалось, что сейчас он придет, рядом будет много людей, и надо следить за собой, шутить, говорить.
Чий быстро шагал по кривой улице с беспорядочно застроенными мазанками домов, навесов и загонов. Изредка,