осторожным щелчком сбросил коровку в лопухи. Глебка с сожалением заметил:
– Надо было сказать: “Божья коровка, улети на небо…”
– Они вечером не летают. Только при солнышке…
– А я вчера бабочку “Павлиний глаз” видел. Вот такую большущую…
– Не поймал?
– Нет. А зачем ловить?
– Ну, может, для коллекции.
Глебка словно отодвинулся. Снял очки. Стал тереть стекла о ковбойку.
– Я не люблю такие коллекции. Мертвые…
– Я тоже не люблю.
Вдали хрипло затрубил горнист Юрка Протасов. Глебка надел очки и встал.
– Ну вот, поговорить не дадут. – Он сердито отряхнул широкие штанины. – Надо идти…
– Надо, – вздохнул Винька.
В палате Глебка с привычной суетливостью разделся и юркнул под простыню. Лег носом к стенке. Виньке казалось, что Глебка хочет оглянуться на него, но не решается. Винька тоже лег. Приподнялся на локтях, глянул через несколько кроватей на укрытого простыней Глебку и откинулся на спину.
Какие дураки придумали делать отбой, когда за окнами почти что белый день? Солнце золотится на верхушках сосен.
Прошлась по палате Валентина, задернула марлевые шторки (толку-то!).
– Ну-ка всем спать! – И ушла. Небось, на свидание с баянистом Васей.
Всюду шептались. Кого-то огрели подушкой. В углу, где койка Андрюхи Козина (дружка Мумы), рассказывали старый неприличный анекдот:
– Однажды Пушкин, Лермонтов и Маяковский идут по улице, а навстречу им гимназист. Гимназист говорит: “Все поэты дураки…” А Пушкин…
Винька натянул простыню на голову. После разговора с Глебкой было нестерпимо слушать всякую похабщину. Стыдно даже. Как если бы ты сам сказал мерзость, а Глебка Капитанов смотрит на тебя сквозь очки с тихим отвращением. Словно ты на его глазах пришпилил гвоздем к забору бабочку “Павлиний глаз”.
На следующее утро Винька подъехал с хитрыми переговорами к Юрке Шарову. Юркина койка стояла рядом с Винькиной. Шаров был вертлявый и озорной. Насмешливый. Сейчас он сидел на постели и деловито надувал засунутую под майку волейбольную камеру. Видать, его забавляло, как раздувается под майкой тугое пузо.
– Шарик, хочешь я твою рогатку достану, которую Валентина забросила в крапивную гущу?
Юрка зажал резиновую трубку зубами и возвел брови.
– М-м? – Это, наверно, означало: “Ты ненормальный?” В ядовитые джунгли, что позади кухни, человек со здравым рассудком никогда бы не сунулся.
– Думаешь, не достану? Спорим!
Шарик помотал головой. Трубка вырвалась из зубов. Брюхо под майкой опало, струя воздуха вздыбила русый Юркин чубчик. Шарик досадливо сморщился:
– Зачем она мне, эта рогатка? Валька, прежде чем кинуть, порвала ее и поломала.
– Ну… хочешь тогда три моих компота? Сегодня, завтра и послезавтра!
– А я тебе что за это?
– А ты… поменяешься с Ужиком койками. Ты туда, а он сюда. – И Винька почему-то отчаянно смутился.
Юрка, он… бывают же