возбуждали в нём тот щекочущий интерес, что сродни сладострастию… Он влюбился в Юлия Цезаря, молодого и изящного, каким тот показан в романе Джованьоли «Спартак».
Прочитав новеллу Стендаля «Ванина Ванини», Зиновий представил – вместо Ванины – прекрасного знатного юношу. И вообразил им – себя. Он бесстрашно спасал преследуемого раненного революционера – и их головокружительно бросала друг к другу любовь. Зачерствевшее от борьбы, от опасностей сердце покорялось пылкому нежному спасителю…
Мечты должны были сбыться во что бы то ни стало! Он сделался одержим этим «во что бы то…» В самом деле, ни отец, ни забитая мать не прочли ни одной книжки, какая дичь – пытаться представить, будто их может тронуть что-то, без чего он не мыслит жизни! И однако ему – столь иному! – определён тот же мещанский быт. После чаепития складывать в сахарницу обсосанные кусочки сахара. Носить в починку часы немецкой работы, которые достанутся ему от отца. Искать по Тобольску невесту с приданым. Считать на счётах выручку и расход… Пропади оно пропадом! Он вырвется из-под гнёта этих будней с их лживой степенностью – став… вождём! Обожаемым и вселяющим в души священный трепет.
Реальность покамест говорила другое: пора зарабатывать на хлеб. Зиновий просил отца послать его в большой город в университет. Отец прикинул: придётся платить не только за учёбу, но и за квартиру, то есть отмыкай обитый медью сундучок. Родитель заявил: и в их городе есть где учиться.
– Училище учителей чем тебе не нирситет?
(Имелась в виду учительская семинария).
Поступив в неё, Зиновий высказывался о несправедливости, о «страдании – при полном праве на счастье» – и его приметил один из преподавателей, связанный с политическими ссыльными. Однажды он привёл к ним безусого Житора, и тот стал упиваться их речами: слыша в них то, что было понятно и близко. Как и эти люди, он ненавидел общепринятые порядки, власть, религию.
Его приблизил к себе влиятельный ссыльный: в будущем – видный большевик. Близость стала интимной. Друг собирался бежать из ссылки – Зиновий рьяно помогал ему, что вскрылось после побега. Житора исключили из семинарии, а скоро и арестовали за распространение противоправительственных прокламаций. При нём нашли два револьвера. Около полугода он провёл в тюрьме, и его сослали в посёлок к поморам. Сюда из-за границы добралось письмо друга, адресованное всей колонии ссыльных. О Зиновии говорилось в таком тоне, что один из поселенцев, чья дочь изнывала в ссылке вместе с ним, возымел свои соображения.
Девушка двадцати шести лет, арестованная в Новороссийске на цементном заводе за пропаганду, носила имя Этель – в честь писательницы Войнич, автора революционного романа «Овод». Была Этель непривлекательна: широкие мужские плечи, непропорционально длинный мускулистый торс. Однако Житору это как раз импонировало. И – что было решающим – ему в его двадцать страстно желалось утвердиться среди чтимых революционеров. Он стал мужем Этель, родившегося сына назвали Маратом.
В девятьсот пятом Житор,