неоднократно ездил в США, встречался с еще живущими писателями бит-поколения или с родственниками уже покинувших этот мир (удалось это ему не без помощи русских эмигрантов из литературной среды). Материал был собран колоссальный, интересный, а главное – многое в исследовании было уникальным, новым, основанным на живых интервью и еще не опубликованным ни в США, ни в Европе, ни в России. При благоприятных условиях подобная диссертация прошла бы на ура, но ситуация, сложившаяся на кафедре, этому не благоприятствовала.
Максим Никифорович подготовил к предзащите Кирилла Ивановича целый грандиозный спектакль – с действующими лицами, с костюмами, реквизитом и декорациями, с прочной сквозной линией. Он ждал этого дня с вожделением, не спал по ночам, сотню раз прокручивал в голове мизансцену своего жестокого спектакля, совершенно не задумываясь о том, что не за горами был и его судьбоносный день.
В час икс Кирилл Иванович, как того требовал протокол, зачитал перед кафедрой основные тезисы, вобравшие в себя основную суть диссертации. Это был развернутый план с примерами и некоторыми выдержками из текста работы. Сама диссертация насчитывала около шестисот страниц, изобиловала подробным анализом поэзии поколения битников, подробно была рассмотрена сама история литературного течения, к ней была добавлена история хипстеров и хиппи, молодых американцев 1950-х годов, увлекавшихся джазом, любящих привлекать внимание общественности, если не бунтовать, то по крайней мере профессионально играть в бунт. Очень подробно Кирилл Иванович исследовал вопрос «силы цветов», сопротивления хиппи (при духовной поддержке Аллена Гинзберга) войне во Вьетнаме, их противостоянию «ангелам ада». Самой сильной стороной диссертации как раз были интервью с поэтами, прозаиками, драматургами, режиссерами данного поколения, а также с их родственниками и друзьями.
Диссертация была завершена, открывала возможности другим исследователям развивать тему – одним словом, была выполнена на самом высоком уровне. Когда Кирилл Иванович завершил выступление, в его поддержку тут же высказались несколько коллег-американистов и англистов. Все вроде бы шло гладко. Но тут, словно по чьему-то невидимому сигналу, началось представление. Стали вставать один за другим специалисты по французской, испанской, итальянской литературам, к ним присоединились германисты. Одни не находили в работе (которую не читали) глубокого анализа текстов, другим недоставало научно-исследовательского материала, третьи считали, что интервью исследователя с представителями бит-поколения относятся больше к журналистике, чем к литературоведению. Завязался горячий спор. Один лагерь обвинял другой. Вспомнились старые обиды – анонимные послания в обком партии (еще во времена СССР), доносы в ректорат и деканат, кафедральные подсиживания. Дипломатическое равновесие, которое обычно царило на кафедре, обрушилось в одночасье. На серых, выцветших, изъеденных многолетними тревогами, опасениями, не оправдавшимися ожиданиями