взял меня за подбородок, стал гладить по щеке и продолжал:
– Завороженный и влюбленный, Мотылек повсюду следовал за Тибуллом, упивался его элегиями, бредил его Делией. Пока однажды…
Правой рукой продолжая гладить меня по лицу, левой рукой Вардий стал распускать пояс на моей тунике.
– Однажды, когда, по установившемуся у них обычаю, Мотылек после вечерней трапезы на Квиринале проводил красавца-поэта до его дома на Авентине, Тибулл пригласил его зайти, еще в атриуме принялся целовать в шею и в губы…
Тут Вардий влажно поцеловал меня в шею и одновременно распустил на мне пояс.
– А потом, как пушинку, подхватил на руки, принес к себе в спальню, уронил на постель…
Отпрянув от меня, Вардий резким движением задрал мне тунику. Я в ужасе оттолкнул его руки, вскочил и отдернул тунику вновь на колени.
А Вардий захохотал, захлопал в ладоши, на несколько шагов отступил в сторону и, насмешливо меня разглядывая, ласково сообщил:
– Не знаю, чем у них кончилось дело. Мотылек мне до конца никогда не рассказывал. А когда я приставал к нему с вопросами, поворачивался и уходил.
Вардий повернулся, направился к двери и вышел из экседры.
Я поднял с пола пояс, привел себя в порядок и сел в кресло.
Через некоторое время вошел старый слуга и объявил, что его хозяин в настоящий момент так занят, что не может выйти ко мне попрощаться, что он весьма сожалеет об этом и о дне следующего визита непременно меня известит.
Рассказ о Фанете и Мотыльке на этом завершился.
Свасория шестая
Фламин Пелигна
I. Гней Эдий Вардий, как ты понял, внешне был малопривлекательным человеком. К тому же он часто потел, у него на губах иногда пузырилась слюна, изо рта шел неприятный запах, особенно когда он приближал свое лицо к лицу своего собеседника, а он любил это делать.
Но в своем восхищении Пелигном, в той нежности и в том пиете, с которыми он о нем рассказывал, Вардий был поистине великолепен! Порой он казался чересчур выспренным, иногда – слишком откровенным, подчас – чуть ли не безумным. Но его выспренность, откровенность и безумие передавались тебе, охватывали и заражали. И ты забывал о том, что он кругленький, толстенький и потный. И слушал его как замечательного оратора, нет, как жреца, творящего славословия герою, демону, божеству.
Я знаю, у тебя, Луций, такие люди вызывают раздражение и брезгливость. Я сам часто ощущал к Вардию не то чтобы брезгливость, а скорее испытывал неудобство, иногда беспокойство и даже досаду оттого, что рядом с ним нахожусь, что он меня своими влажными глазками ощупывает и своими горячими пальцами ко мне прикасается.
Но стоило ему заговорить, начать рассказывать, воспевать своего ненаглядного…
Прости, Луций, мысль у меня сейчас скачет. И я, с твоего позволения, отпущу поводья, чтобы немного передохнуть от последовательности…
II. На шее Гней Эдий носил золотой медальон с изображением Амура. У медальона была