дорогуша. И ты заплатишь дорогой ценой.
Наверняка, этих зловещих фраз Надюха нахваталась из бразильских сериалов. И это бы выглядело довольно смешно, если бы угрожали не мне.
– Сейчас все уснут, – шептала Ленуся, делясь планами с подружкой. – И я пойду на свиданку с Егоркой. Мы неподалёку такие кустики нашли…
В палатке уже раздавалось сопение, сонное бормотание, на поляне трещал костёр, и его оранжевое свечение брезжило сквозь зеленовато-коричневые тканевые стенки. Я то открывала, то закрывала глаза, стараясь уснуть, пытаясь убедить себя в том, что Надюха ещё не охладила свою месть и даже не приготовила, и опасаться мне нечего. Но сон не шёл, а шёпот двух подруг вклинивался в мозг, мешал забыться.
– Рейтуза совсем охренела, – жаловалась Надюха. – Липнет к моему Давидушке, как банный лист. Видела, нет, ты видела, как он её на руках таскал? Я эту сучку урою, собственными руками.
Сердце сжалось в предчувствии чего-то гадкого, тревога холодными противными струйками побежала по спине, растеклась в животе, прямо в том месте, где недавно порхали бабочки.
– Да нужна она Давидке, как собаке пятая нога, – отмахнулась Ленуся, с наслаждением потягиваясь и зевая. Зевок у Ленуси получился глубоким, счастливым и умиротворённым. Эта девица была вполне довольна и собой, и собственным местом в этом мире. – Ты рожу её видела? Да она вся покоцаная. Кому такое уродство приглянуться может?
– Ты, правда, так считаешь?– обрадовано пискнула Надюха. – А я? Я ему могу приглянуться?
– Ты можешь, – авторитетно заявила Ленуся. – Вон, сиськи у тебя какие! Эх, были бы у меня такие сиськи…
Надюху, видимо, этот ответ вполне удовлетворил, так как больше вопросов не последовало, и подруги замолчали. Мне же, отчего-то, было неприятно это слушать. И на мгновение, я ощутила жгучее желание разодрать на множество окровавленных кусков Надюхино богатство.
– Только бы Давид Львович не повёлся на эти дынеобразные сиськи, – мелькнула дурацкая мысль.
Но в тот же миг, я постаралась изгнать её из своей головы. Да какое мне, собственно, дело до Надькиной груди и черноволосого психолога? Пусть сам разбирается, нужны ли ему дыни этой девахи или нет. Подумаешь, тёплый голос, крепкие горячие руки и вокальные данные. Что же теперь, из-за всего этого превращаться во влюблённую дурочку?
Стены подъезда окрашены в тёмно-зелёный и густо усеяны надписями, оскорбляющими честь и достоинство некой Иры, восхваляющими Виктора Цоя и утверждающими, что Генка из десятой квартиры – козёл. Пахнет жареной картошкой, квашеной капустой, табаком и плесенью. Стучусь в дверь, обитую красным дермантином. Такая дверь только у Юли. У Юли всё самое лучшее, всё самое красивое и пинал, и ластик, и тетрадки. Да и вообще, Юлька- лучше всех. И если она сейчас мне не откроет, если перестанет со мной дружить, я не переживу. Конец нашей дружбы станет концом всему.
– Юля, открой! – кричу я, молотя кулачками по двери. Кулаки мягко ударяются о красный материал, проваливаются в него, и я боюсь, что Юлька может не услышать.
– Юля,