все равно, сколько ты за него заплатила. Больше так продолжаться не может. С этой минуты я беру контроль в свои руки.
– Нет, мама, ты не берешь контроль в свои руки. Ты оставляешь меня в покое. Если я время от времени позволяю себе выпить бутылочку вина, это мое дело. И в уборщицы я тебя не нанимала. Поэтому, пожалуйста, иди домой.
– Даже не думай. Никуда я не уйду.
– Ты что, надо мной смеешься?
– А что, похоже? Только мне, знаешь ли, не до веселья. Ты хоть понимаешь, как ты вчера рисковала? Ты так напилась, что кто угодно мог сделать с тобой что угодно. Водитель высадил тебя у подъезда, и ты отрубилась с ключами в руках. А если бы мимо проходил какой-нибудь псих? Одному богу известно, что могло бы произойти. Я весь вечер просидела в подъезде, на ступеньках, ждала тебя. Как побирушка. Хорошо еще, соседи меня узнали и не выставили вон. Я видела, как ты упала. Мне было больно на это смотреть. Мне больно смотреть, Тельма, во что ты превращаешься. Я уже несколько дней хожу за тобой по пятам. Я боюсь за тебя. Я же вижу, что ты гибнешь. Ты пьешь как сапожник и худеешь на глазах. Я знаю, что ты целыми днями сидишь в больнице. Вначале я думала, что это хорошо, что ты молодец, что столько делаешь для сына. Но на кого ты стала похожа? Ведь это не только я замечаю. Чем ты поможешь Луи, если сама загнешься? Откуда он возьмет силы бороться, если ты махнула на себя рукой?
– Мама! Ты что, блин, еще не поняла, что он никогда не очнется? С чем я должна бороться? Я умею бороться, если знаю, кто мой враг. А здесь нет врага! Они отменили снотворные препараты, и ничего не произошло! Ничего, черт бы меня побрал! Понимаешь, что это значит? Если через месяц в его мозге не будет изменений, они его отключат. Просто выдернут вилку из розетки. И все кончится. Не останется ничего. Я по уши в этом ничто. Посмотри на меня. Знаешь, кто я? Нищенка, у которой больше нет ничего. Я сама – никто и ничто.
Мама подошла, села рядом со мной на диван и положила руку мне на плечо. Кажется, это был наш первый физический контакт за минувшие лет десять. Я инстинктивно дернулась, но не скинула ее руку.
– Неправда. Ты ошибаешься. Ты способна на большее, чем сама думаешь. Ты сейчас как слепая. Тебе надо выбраться из этой безнадежной спирали, в которую ты сама себя загнала. Я с тобой. Луи с тобой. Врачи тебя не обманывают. Если они продолжают наблюдать за нашим мальчиком, значит, у них есть надежда. Ты сильная, Тельма. Я давно тебе этого не говорила, но я тобой горжусь. Я горжусь той женщиной, какой ты стала.
– Бред собачий. Ты так не думаешь.
– А ну прекрати! Ты еще будешь за меня решать! Мне лучше знать, что я думаю и чего не думаю. Одним словом, так: я остаюсь у тебя.
Я подпрыгнула как ужаленная и вскочила с дивана:
– Об этом не может быть и речи!
– А я тебя и не спрашиваю. Пока ты спала, я сделала себе дубликаты ключей.
У меня не было сил с ней сражаться. Только не сейчас. Я плюнула и легла на диван. Мать встала и включила пылесос. Под его монотонное гудение я и уснула. Мне тоже было тринадцать лет. И у меня страшно болела голова…
Это был первый день, когда я не пошла в больницу к Луи. Я проспала