а у нее что-то не так с послеоперационным состоянием. Шов гноится. Словом, нужна консультация. Кроме того, машину водить Ольга не умеет, хотя права есть. Я быстренько, родная, туда и обратно… Дней на несколько… На пять…
Обида на моей физиономии моментально трансформировалась в маску ужаса. Заметив это, Димка, глотая слова, рассыпался в заверениях, что слетает по назначению быстрее эсэмэски.
Что значит «слетает»?! Страх за мужа мигом пересилил страх за собственную жизнь. Точно так же, как он, глотая слова, я принялась убеждать его, что наш паровоз под кличкой «Нива», рожденный ползать, летать не может. И не надо его заставлять. Димка, решив, что маска ужаса – порождение гротескного беспокойства за жизнь его, любимого, расчувствовался и одновременно приосанился, почувствовав свою значимость. В уверениях, что будет предельно осторожен в пути, сквозила снисходительность.
Наташкины глаза сузились. Не раскрывая рта, одними губами, она обозвала Димку не очень понятным словом и, ехидно улыбаясь, заметила, что ничего удивительного в этом нет – Ольга не простит дополнительно сломанных костей своего супруга. Я вспомнила про здравый смысл и выдохнула:
– Шутка! Можешь уматывать в свой спецрейс. «Это хотя бы тебя спасет от возможных наездов маньяка», – подумала про себя, а вслух выдала: – Хоть отдохну по-человечески. Разберу, наконец, антресоли и выкину все на помойку.
С этим заявлением я, пожалуй, перестаралась. Димка долго и нудно объяснял, к каким коробкам я не имею права прикасаться. В итоге получилось, что на антресоли лучше не заглядывать.
– Когда думаешь отчаливать?
В ожидании ответа зачем-то заглянула в пустую духовку.
– Да я бы и сейчас сорвался, но уж, так и быть, поезжайте к своей ветеринарше.
– Ну и срывайся. При чем тут Айболитка? – вмешалась Наташка. – Выберем время и заедем к ней завтра. На часок. Ир, не вредничай! А ты, Димон, поезжай себе, поезжай. Что-то я за Соловьева волнуюсь. И за своего Бориса – тоже. Пропадает человек на озере ни за что. Один на один с червяками.
– Ну, во-первых, не один, там еще двое любителей. И живут они в арендованном домике для рыбаков. А во-вторых…
– Во-вторых, лучше, если он будет пропадать с родными по лестничной клетке людьми, – поставила подруга точку.
С этого момента начались безумные сборы в дорогу. Я все время путалась и пихала в Димкину спортивную сумку свои вещи. Он терпеливо их выбрасывал, решив, что у меня от предстоящей с ним разлуки ум за разум зашел.
– Иришка, обещаю, что буду помнить о тебе каждую свободную минуту. И для этого совсем не требуется твое нижнее белье. Отдохни, родная, я уж как-нибудь сам… Сам, я сказал, лавровый лист мне не нужен!
С большим трудом я заставила себя успокоиться и занялась полезным делом: полезла протирать несуществующую пыль с картины бывшего заволжского больного. В правом нижнем углу был автограф – И. Рогожин. Димка немедленно прекратил сборы и заинтересованно уставился на меня.
– Вот, говорю, место прекрасное для раздумья, – сняв картину