в выцветший ромбик – много. Тогда в ход пошли газетные вырезки, те, что с фотографиями. Когда закончились и они, Сашка стала распечатывать снимки из Интернета. Интернет был только в школьной библиотеке, и десять проведённых там минут оставляли её ещё на неделю без посещения столовой. Но десяти минут вполне достаточно, чтобы откопать пару-тройку новых изображений Всеволода Алексеевича. Скинуть на дискету. А дома уже напечатать на струйном, чёрно-белом принтере, который она приспособилась заправлять самыми обычными, для перьевых ручек, дешёвыми чернилами. Чернила текли и пачкали руки, но, если повесить такой портрет повыше, чтобы не тереться об него спиной, получалось очень даже ничего.
И вот теперь на её афиши, на вырезки и на распечатки брызгали водой! Афишный Туманов переживал испытание святой водой стойко, газетный морщился, а распечатанный тёк чернильными слезами.
– Что вы делаете? – отчеканила Сашка, находя взглядом притулившуюся на подоконнике мать.
– Комнату освящаем.
У матери голос всегда тихий, усталый, как будто выцветший. Сашке иногда казалось, у неё просто не хватает энергии, чтобы чему-то радоваться или удивляться, о чём-то мечтать. Только ругаться энергия находилась.
– Зачем?
– Силу нечистую выгоняем. – Мать встретилась с ней глазами, посмотрела с вызовом. – Может, хоть Бог тебя вразумит? Сколько я просила, поснимай со стен чёрта своего старого!
– Вон из моей комнаты, – процедила Сашка, обращаясь и к матери, и к попу одновременно.
– А ты не командуй! Сначала на свою квартиру заработай! – ощерилась мать.
Её любимая присказка! Её квартира – её правила. Знала бы она, как Сашка мечтала отсюда уехать и никогда, никогда больше не возвращаться.
– Да я, в общем-то, закончил. – Молодому священнику было явно неудобно наблюдать семейную сцену. – Пойду. А дочку вы не ругайте, не ругайте. Ну что вы, в самом деле? Туманов – хороший артист, положительный. Лучше было бы, если б она какими-нибудь рокерами увлекалась или, прости господи, панками? В штаны свои дырявые влезут, головы обреют и орут чего-то со сцены. А потом пьют да блудом занимаются.
Поп ещё что-то говорил матери в коридоре, но Сашка уже не слушала. Захлопнула дверь, подперла ручку стулом, медленно пошла вдоль стен, обозревая ущерб. Все напечатанные портреты нужно менять. Она стала осторожно отклеивать один, особенно пострадавший, он потянул за собой остальные, бумага рвалась, руки дрожали – от обиды. Старый чёрт, говорите? Ну, немолодой. Пятьдесят шесть, чуть больше, чем Сашкиному отцу. Отца мама старым почему-то не считает.
Вот никогда она не могла понять, почему все цепляются к его возрасту. Одноклассники, если хотят посмеяться, всегда тычут именно в это. Всем нравятся пацаны из Backstreet Boys и слащавый красавчик Лео из «Титаника», и они – нормальные. А Сашка чокнутая, потому что её идеал не носит рваные штаны и не трясёт их содержимым перед публикой. Про Лео лучше вообще не думать – Сашку тошнило от массового помешательства