с ведром яиц, которые она купила здесь неподалеку, в магазинчике птицефермы, где они стоили рублей на десять дешевле, чем в магазине. На ней была мужская коричневая куртка из искусственной кожи и аккуратная розовая кофта с длинной черной юбкой. А из-под нее торчали ноги в огромных, не по размеру сланцах.
– Ты чего здесь? – спросила та, что купила ведро яиц. – Ты же должна у себя на остановке быть?
У себя – это в соседней деревне, в пяти километрах отсюда, если по дороге через лес.
– Да, понимаешь, я в сберкассу ходила, будь она неладна. Деньги с пенсии на книжку ходила положить. Вот и пришла.
– А я за яйцами приезжала. Хорошо, успела. Теперь надолго хватит. А чего деньги дома не хранишь?
– Да, боюсь, прибьют. Прошлый раз залезли, весь дом вверх дном перевернули. Я от них в сарае спряталась. Там и отсиделась, пока они в доме шуровали. Шарика вот жалко. Так его отпинали – все ребра переломали. Кровью харкал – думала, помрет. Но ничего, выжил. Правда, хромать стал. Сейчас боюсь деньги дома держать.
– А у меня по прошлом разе все до копейки утащили. Все семьдесят тыщ, что я на похороны копила. Пока в город ездила, они все подчистую вытащили. Месяц потом до пенсии на хлебе одном сидела. Ну, думаю, рано нам еще помирать. Раз помирать не на что…
Тут она замолкла и внимательно посмотрела на меня. Я стоял рядом, у дороги, спиной к ним, и все слышал.
– Смотри, Ивановна, кавалер-то как внимательно нас слушает. Никак в гости к нам собирается.
Я не выдержал, обернулся. И раздраженно бросил:
– Не бойтесь, бабки, есть у меня деньги! Вот.
И зачем-то полез в карман. Та, что в красном платке, недоверчиво улыбнулась и махнула на меня рукой, как бы извиняясь.
– А если не секрет, сколько вам, бабушки?
Она ставит ведро с яйцами на скамейку, смотрит с паузой, мол, сколько дашь? Потом говорит:
– Мне восемьдесят семь.
А та, что пришла в сберкассу прятать деньги от грабителей, тихонько сказала:
– А мне девяносто один.
И тоже посмотрела мне в глаза. Взгляд у нее невинный, как у ребенка, – открытый и ясный, аж душу выворачивает.
– Одинокие мы. Никого у нас нет. Некому за нас заступиться. Вот и боимся всего.
Я говорю:
– А милиция?
– А что милиция? Они приедут, милиция, протокол составят и уедут. А мы здесь останемся. Походят, походят и уедут – до следующего раза. Последний раз залезли – у внука пилу, эту, как ее, бензиновую, он в сарайке наверху ее прятал, и ту нашли.
– Вот, внук! – обрадовался было я.
– Ну, он не родной мне.
Смущенно опускает глаза.
– Я дом на него переписала. Когда помру – он новый построит. Пока ездит, помогает. Он не здесь живет.
– А соседи?
– А что соседи? Они у нас знаешь какие? Богатые! Не здороваются. Я когда по прошлом годе картошку копала, пошла в магазин за хлебом. А картошка во дворе осталась