Однако она что-то почувствовала, но что именно, определить не смогла. В мире слов Соня находила только слабые, бледные эквиваленты того, что она почувствовала душой. Удар? Взрыв? Неконтролируемая реакция, в результате которой неожиданно усилилось кровообращение? Странное желание закрыть лицо руками и свернуться в клубок, словно бы вокруг не замусоренная пыльная студия, а поле боя – война.
Готье было лет двадцать пять или чуть больше. Он улыбался, и его взгляд скользил по людям, излучая одновременно и радость, и вежливое равнодушие, что было вполне объяснимо, так как его все время окружало достаточно большое число людей, преимущественно незнакомых. Не столь красивый, сколь выразительный, он был как воплощенное в живом виде произведение искусства, уникальное в своей правдивости. Готье был настоящим. И то, что он еще не ушел в тлен, заставляло сердце замереть и смотреть на него неотрывно, не отводя глаз. Так, как смотрела Ингрид, как смотрел Володя и многие другие. Соня тоже с интересом следила за ним взглядом, хотя еще не до конца осознавала его реальную силу.
– Черт, льет как из ведра! Иня, у нас есть во что переодеться? И чаю бы мне совсем не помешало, – сказал он и улыбнулся, глядя на Ингрид, которая делала вид, что обижена и зла. Готье был высок, и втроем – Ингрид, Готье и сидевшая за столом Соня – они заняли все пространство кухни. Такой рост, особенно в сочетании со стройной фигурой, придает всем движениям грациозно-неловкий, небрежный характер. Готье был одет в простые джинсы, в короткую джинсовую курточку и растянутую мокрую майку, прилипшую к груди. Готье не обладал идеальными пропорциями, но его тело излучало мужскую силу и власть.
– А где тебя носило? – бросила Ингрид капризным тоном, строя из себя королеву. – Ты должен был быть здесь уже три часа назад. Тебя ведь ждут!
– Так что, чаю не дашь? – спросил он, укоризненно склонив голову и заглядывая ей в глаза.
Соня увидела это – безмолвный диалог между людьми, которых связывает больше, чем просто какое-то общее дело. Глаза Готье, зеленые, насмешливые, излучали уверенность и что-то еще, не имеющее названия, уникально принадлежащее только ему. Глаза Ингрид молили о чем-то, известном только им двоим. Она злилась.
– Ты должен быть собранным, мы все здесь работаем, чтобы добиться успеха. Но если мы не будем репетировать… – Ингрид изо всех сил старалась изобразить безразличие, но спектакль проваливался. Она не справилась с ролью.
– Иня, а людям ты тоже не даешь чаю? – ухмыльнулся Готье. – Ладно, обойдемся. Сделаем сами, да? – Это он, кстати, сказал Соне, легко пробежавшись по ней равнодушным, немного насмешливым взглядом.
– Ты вообще понимаешь, что сам все время все разрушаешь? – завелась Ингрид, и Готье моментально помрачнел.
– Только не надо опять про тех двух козлов-продюсеров. Говорю тебе, они и не собирались нас брать! – тихо и скорее зло сказал он ей.
– Ты не знаешь! Ты не можешь знать, тебя тут не было, а они были, и сидели,