, слегка подпрыгнув на носках, и тут же упала в положение лёжа, оперевшись на ладони. Она отжималась быстро, умело, не отрывая от одной точки холодных глаз. Рельефные, спортивные мышцы двигались в такт с ровным, ритмичным дыханием. Это был утренний обряд, что позволял ей поддерживать себя в форме. Икеда подошла к сосуду с прозрачной водой, что была обязательным атрибутом в подобных храмах и окатила себя, дочиста протерев взмокшую от пота шею, и слегка дёрнувшись от бодрящей прохлады. Её окружали чистые полы, высокие потолки и застывшие в образах стены, окружённые множеством алых колонн. Вдоль храма росла сакура, чьи пустые, чёрные ветви пугали порой больше, чем пасмурное небо. Икеда скрыла собранные в хвост, чёрные волосы за тонким капюшоном, что прикрывал шею до самых плеч. Она наполовину вынула блестящий клинок катаны, что мелькнул в её чёрных глазах. Тонкое, вычищенное лезвие блистало, отражая в себе стены храма, и словно зеркало, рассказывало об окружающем её мире. Чистота и порядок во всём – вот, что отличало искусную воительницу от всего того сброда, что возомнили себя воинами, едва взглянув на меч. Сталь катаны имела тёмный оттенок и создавала чарующий эффект, от которого трудно было оторвать взгляд. Икеда понятия не имела, кто и когда, смастерил этот клинок, но точно знала, что это творение – куда старше стен этого древнего храма. Она резвым свистом спрятала катану в ножны и зафиксировала пояс на худощавой талии, поправила стальные наплечники и нарукавники, подняла амигасу – широкую, конусообразную шляпу с округленными, стальными концами, натянула высокие, тряпочные сапоги, что стояли у самого входа и осмотрелась. Мгла неслась по небу, ветер копошил по саду храма жёлтую листву, а за дальним горизонтом, с вершины скалы, столь высокой, что скрывалась за чёрными тучами, свисали иссохшие ветви сакуры. Икеда ступила на широкую тропу, что вела к поселениям, расположившимся у основания скалы. В подобных местах всегда кишела жизнь, несмотря на то, что старое население, явно преобладало над молодым. Дома расходились в разные стороны, а по извилистым дорогам шли местные, то и дело оглядываясь на Икеду, что скрывала глаза за амигасой. В этих краях не часто встречались воины и тем более, странствующие самураи, поэтому спрятанная в ножнах катана, вызывала вопросы и неподдельный интерес. Икеда остановилась и подняла глаза из-под выпуклой шляпы. Вдоль крайней улицы висели розовые венки из засохших лепестков сакуры – редкое явление поздней осенью. Старухи старательно плели алые нити, а ворчливый старик всё пялился на проходящих мимо людей с крайним неодобрением. Икеда привлекла его внимание в ту же секунду. Она стояла, словно статуя, замерев на месте и не сводя с него застывших глаз. Икеда пыталась прочитать старика по его сморщенному выражению лица, но он, лишь ворчливо сплюнул на землю жёлтой язвой. Она медленно подошла ближе, высматривая розовые венки.
– Ты чё у нас забыла, воительница? Тебя никто не звал. – буркнул дед, натянув сморщенные брови ещё сильнее.
– Лепестки сакуры осенью, развешивают лишь в двух случаях: когда рождается ребенок или появляется дух, которого вы боитесь. – железным тоном произнесла Икеда, – Но, по хмурым лицам старух и чёрным тучам, могу сказать, что в вашу деревню пришла не жизнь, а смерть.
Старик покивал головой, водя потрескавшимися губами из стороны в сторону. Его озадаченный вид, лишний раз убеждал Икеду, что она попала в самую точку.
– Та-а, правду говоришь, воительница. У нас злой дух поселился. Та-а какой! – завёлся старик, – Такой злой, что никого, зараза, к дому не подпускает. Воет и воет, что земля ходуном ходит. От того дома уже все соседи разбежались, а у нас деревня мирная, нету меча, чтобы эту падаль изгнать. Та, поможет здесь меч? Против духа, та?
– Нет, не поможет. – холодно ответила Икеда.
– Вот то-то и оно, а мы поди думай, чего делать-та с этой тварью.
– Я помогу вам. Разумеется, не бесплатно.
– Хм-м. – задумался старик, почесав седую, неухоженную бороду.
– Тридцать мон, и я возьмусь.
– Тридцать? – возмутился он, повертев головой, – Слишком много.
Икеда вновь замерла, на мгновенье даже прервав дыхание и резко развернулась, собравшись уйти. Старик торопливо захрипел, подняв дрожащую ладонь.
– Ладно! Стой. Предлагаю, двадцать мон, и я помолюсь Богине Идзанами. Помолюсь и цветы к её храму возложу.
Икеда едва заметно ухмыльнулась.
– Говори.
– В общем-то, слушай. Дух тама поселился, едкий. Днём и ночью оттуда звуки доносятся. Голоса разные и вопли животные. Короче, нечисть.
– Кто там жил до этого?
– Жила в том доме семья. Та-а счастливая была, богатая, что им все завидовали, но потом муж у них со скалы кинулся. Ну, а жена с дочкой свинтили от худа подальше.
– Зачем он это сделал?
– Кто-ж его, чудака, знает. Макушка съехала может.
– Вы похоронили его?
– Та-а, какой там. От его тела и пятна не осталась.
– Это плохо. С душами должно прощаться, иначе они не обретут покоя.
– Та-а, а чё с ним прощаться. Трус – он и есть трус, тоже мне потеря.
– Я,