потому что я люблю, чтобы утро началось с хорошего неторопливого секса.
Витая в облаках, я вытаскиваю из коробки стопку книг и ножом разрезаю картон, чтобы потом отправить на переработку. Сейчас в магазине тишина (Джо еще не пришел, и до обеденной суеты еще далеко), и в моем воображении без остановки крутятся картинки: бедра Лолы движутся в такт с моими, и она охрененно сексуальная. Она не сводит с меня глаз – благодарная за то, что я заставляю ее чувствовать себя такой, – и выглядит настолько дерзкой, что мне приходится изо всех сил постараться не кончить раньше ее. Когда в моих фантазиях Лола меня любит, она никогда не бывает скованной. И я чувствую, что сокрушительное напряжение внутри меня под стать выражению ее лица.
И это так всегда, каждая из фантазий. Однажды я подумал, это все фигня, что я трахаю ее у себя в голове чаще, чем разговариваю с ней. Но когда по пьяни признался в этом Анселю, он, так же еле ворочая языком, настаивал на совершенно ином смысле: «Ну, во-первых, я был бы счастлив провести всю свою семейную жизнь с Миа голым в постели. Признаюсь тебе совершенно безо всяких сомнений».
– Понятное дело, – кивнул я.
– Но помимо этого, – продолжил он, – вы с Лолой все время общаетесь. Вы так близки, что у вас уже появился свой тайный язык. Секс между вами двумя, ребята, будет чем-то вроде духовного опыта. Все, что ты хочешь от нее услышать, она скажет без слов, когда вы наконец переспите.
Когда.
Его убежденность, что это лишь вопрос времени, попеременно то обнадеживает, то бесит. Более чем когда-либо мне хочется ему верить, но даже с этим рывком вперед в моей дружбе с ней – этим утром в частности – я все равно сомневаюсь.
Хотя позволить Лоле меня нарисовать – было одной из моих фантазий, о которой я до этого момента и не подозревал.
Это ощущалось откровеннее самого нежного поцелуя или горячего и дикого траха. Я просто лежал и позволял ей смотреть на меня. Мне не терпелось заглянуть в ее альбом посмотреть, как она изобразила каждую часть меня и какие именно части – если таковые были – она рисовала снова и снова.
По звукам от соприкосновения карандаша с бумагой я знал, когда она рисовала мои ноги – линии были явно длинными и с сильным нажимом. Они становились тише, когда она прорисовывала детали лица, и в эти моменты ее дыхание становилось поверхностным и частым. А по тому, как она перестала дышать, я понял, что она перешла к моему полутвердому члену – нервничая, но явно не желая останавливаться.
Это просто нервозность или что-то большее? Когда речь заходит о Лоле, я не могу точно сказать. Она смотрит на меня, как ни на кого другого, но это имеет смысл хотя бы потому, что я ее самый близкий друг-мужчина и осторожно и намеренно взращиваю ее доверие. Доверие – ключ к Лоле. Она вмиг закрывается, если чувствует на себе пристальное внимание, и замолкает при малейшем давлении.
Но это тонкий и медленный процесс, а я, к сожалению, хочу секса, а если конкретнее – той интимности, что приходит