за собой на поле политической брани, против дезорганизованных сил Короны, и Гемпдена, и Сент-Джона, и Строда, и Холлиса, и Хезилриджа, и фанатичного сынка государственного секретаря, Генри Вейна-младшего. Будь на то их воля, они превратят короля в беспомощного калеку, мало-помалу урезая его власть, пока вся она не перейдет в их руки. Начало уже положено, теперь они готовят следующий ход.
Покончив с молитвой, открывающей слушания, Энтони не сводил немигающего взора с Пима.
«Несомненно, он понимает, что произошло. Умом он не слабее меня».
Если Энтони что и узнал о Пиме за те три с половиной катастрофических весенних недели, так это – что он сущий гений по части выбора нужного момента. В отличие от своих подчиненных, он никогда не позволял убеждениям сбить себя с самого выгодного курса. Как бы ни рвался Пенингтон восстать против епископов и уничтожить епископат в корне, Пим сдерживал соратника, дабы его пуританский фанатизм не оттолкнул прочь более умеренных членов палаты. Но когда его час настанет…
Тут не вслушивавшийся в прения Энтони увидел, как Пим принял переданную ему записку и, обнажив голову, поднялся.
«Должно быть, дождался случая».
Накануне вечером в Лондон прибыл Томас Уэнтворт, граф Страффорд. Парламент заседал уже около недели, но Пим не спешил с нападением – ждал, пока враг не займет своего места в Палате лордов. Теперь он, наконец-то, получил возможность выступить против «злого советника» короля – человека, которого собирался обвинить во всех шотландских и ирландских неурядицах, не говоря уж о невзгодах Англии. Прямого удара по Карлу Пим нанести не мог, но мог донимать короля, как охотничий пес – медведя, нанося ему множество мелких ран и обескровливая его власть.
Слабовольный Лентхолл, сменивший в спикерском кресле Гленвилла, дал Пиму слово.
– Я имею сообщить вам нечто весьма и весьма серьезное, – во всеуслышанье объявил Пим, – и потому призываю парламентских приставов очистить вестибюль от посторонних и запереть все двери в палату.
На скамьях зароптали.
Подождав, пока приставы не выполнят его просьбы, Пим начал атаку. В речи своей он обрушил на голову графа Страффорда целую череду обвинений – от тирании до злодеяний полового свойства. И вовсе не он один: следом за Пимом с речью, куда менее членораздельной, однако гораздо более пылкой, выступил один из его приспешников, Клотуорти, а за этим еще и еще. И все вели к одному и тому же – призывали отдать графа Страффорда под суд по обвинению в измене.
То же самое Пим многие годы назад пробовал проделать с герцогом Бекингемом, но Карл предпочел уберечь тогдашнего своего главного советника от нападок, распустив парламент. Теперь, когда Карл не мог от сего уклониться, лидер парламентариев снова взялся за свое. И на этот раз вполне мог добиться победы.
Но прежде всего – комитет. Разумеется, без разбирательства особого комитета – никак. Состав удивления тоже не вызывал. Пим, по обыкновению, тщательно все спланировал, и комитет вернулся в палату с