ткани без ярлыка. Я с трудом развернул ткань и проверил пол ребенка. Девочка. От пупка тянулась пуповина, на теле были заметны следы щипцов. Щипцы при рождении живого ребенка используются для придания правильной ориентации головке. Следы на мертвом теле укрепили мое подозрение, что Лофтона призвали на роды слишком поздно, когда ему оставалось лишь спасать жизнь матери.
Когда я вышел из убежища, уже стемнело. Я мыл руки перед тем, как проведать нашего умирающего пастуха, и думал об обычае подкладывать мертворожденного в гроб к чужой женщине. С одной стороны, такая практика казалась жестокой. С другой, было что-то трогательное в том, что безымянного ребенка передавали на попечение другой душе. Представление о бесконечности для меня всегда связывалось с одиночеством. Соседство в гробу ребенка с женщиной могло бы служить утешением для обоих.
Джон Петри лежал, повернувшись лицом к темному окну. Со времени моего первого посещения его умыли, покормили и привели в порядок его постель.
– Мистер Петри, вы меня помните? Я доктор Спенс.
В частоте его дыхания произошло едва заметное изменение, которое я принял за утвердительный ответ.
– Вам удобно? – спросил я.
Он посмотрел на меня, потом снова на окно. Никаких других движений не было.
– Ну а боль? У вас что-нибудь болит? Если болит, я могу помочь. – Я потянулся было к шторе, но тут он издал протестующий звук.
– Не закрывать? – спросил я. – Вы уверены?
Я проследил за его взглядом.
Из окна во дворе я видел насыпь. В этот час можно было различить лишь неясную форму холмика, один слой сгущающейся темноты над другим. На фоне неба в меркнущем свете дня я мог различить контуры животного, собаки, которая, казалось, следила за зданием больницы.
Я сделал так, как желал Джон Петри, оставил шторы открытыми, а его перед окном, за которым сгущалась ночь.
Меня поселили в деревянном бараке, где прежде жили военнопленные. Свет давала масляная лампа, окно закрывала пообтрепавшаяся штора. Мои чемоданы выстроились в ряд на конце скрипучей койки. Единственным предметом роскоши был лоскутный половичок на полу.
Разобрать вещи можно было утром. Я разделся, повалился на койку и спал крепко, как никогда прежде.
Утром я впервые почувствовал вкус жизни практикующего врача. Рано утром обход больничных палат, затем по будням поездка в город для проведения хирургических операций. Для этой цели использовалась комната по соседству с библиотекой. Операции проводились в порядке живой очереди и продолжались, пока не будет прооперирован последний пациент. Все прошло без особых задержек. Нет сомнения, что некоторые больные решили повременить с операцией, пока не выяснится, что за человек новый доктор. Другие, наоборот, явились с пустяковыми жалобами, желая удовлетворить свое любопытство. Я еще работал, когда пришла Рози Керквуд, только что сошедшая с парохода. Плавание на большую землю далось доктору Лофтону нелегко, сказала она, на этом разговор