ты этого или нет!»
Кого ему обманывать? Себя?
Он помнил.
Он помнил, как сначала хотел. Потом не хотел. Потом – снова хотел… И никак не мог решить… Быть ему отцом или нет… Он так боялся ее обидеть. А, еще больше – потерять.
И наконец стало совсем поздно… Стало поздно всё…
«Мне было двадцать – я был дурак!» – и даже сейчас понятно ему было только лишь это…
Но дурак, любивший ее до безумия. И так же сильно ненавидевший. А потом снова любивший…
Такое бескомпромиссное нетерпение сердца… Когда тебе нужно всё и сразу…
А главное – быть всегда вдвоем. Всегда. И только друг для друга.
Они даже обменивались футболками и свитерами, если расставались до вечера, – чтобы не было так одиноко. Чтобы чувствовать близость… каждый прожитый врозь миг… Чтобы иметь возможность касаться… Чтобы вдыхать аромат этого волшебства не переставая…
Впереди была целая жизнь! Неужели этого мало?!
В тот вечер они орали друг на друга, как ненормальные:
– Я не виновата! Я не специально!
– Нет, я всегда знал, что ты чокнутая! Ты еще в школе портила мне жизнь!
– Я?! Да это ты таскался за мной…
Они чуть не подрались.
Причиной всему была ее беременность.
– Чего ты орешь на меня?! Я что, сплю не с тобой?!
Но Филипп был в бешенстве:
– Ты обещала… Ты говорила…
– Мне тоже не сто лет! – у Снежки уже началась истерика. – Мне тоже двадцать! Но я ведь уже сделала аборт! А если у нас потом не будет детей?
…Даже спустя столько лет Филя хорошо помнил, как она вдруг замолчала, словно внезапно осознав смысл сказанной фразы…
И как он словно оглох от внезапно наступившей тишины.
Его крик сиротливо повис в воздухе и, удрученно смолкнув от заставшего его врасплох безмолвия, он растерянно наблюдал, как ее глаза беспомощно наполняются слезами, – раздосадованно понимая, что снова и абсолютно сражен ее беззащитностью…
…Вся такая трогательная, со спутанными прядями влажных волос и закутанная в мохнатое банное полотенце, еще не успевшая обсохнуть после душа…
Она была всё так же одуряюще желанна…
Ну зачем? Зачем он устроил эти дурацкие разборки?! Ведь всё равно никогда и ни за что не сможет без нее…
…Но что сделано – то сделано.
И вот теперь, потрясенная его такой необъяснимой жестокостью, она ошарашенно смотрела на него, поверженно и пристально, словно пыталась понять: тот ли это мужчина, которому она однажды доверила свое сердце?
Такой невероятно злой, с копной густых черных волос, нервно им взлохмаченных, под стать грозному взгляду – категоричному и негодующему, словно она совершила нечто ужасное, чему нет и не может быть прощения…
…Был август. Почти полночь.
В раскрытое настежь окно врывался темно-сиреневый закат, весь изрезанный небрежными рисунками разорванных яркими бликами, непонятно откуда налетевших туч, которые всей своей тяжестью нависали над