Ладно, рассказывай дальше и больше не отвлекайся, – сказал Дэн и проверил, осталась ли заварка в чайнике.
Ее не было. Пришлось снова кипятить воду и готовить чай. Он, наверное, ведро выпить может, честное слово. А если с печеньем – то два.
– Этажом выше, прямо надо мной, – я показала рукой в потолок, – Живет одинокая старуха с громкими часами. Про которую я раньше думала, что она фрейлина королевского двора. Это из-за одежды. Она крайне несовременно одевается. Как музейный экспонат. Ребята называли ее Черной графиней, а злые соседи говорили, что от нее моль разлетается. По-честному, иногда так и было. Она шаль набросит на плечи, а моль в разные стороны выпархивает. Я сама видела. А лицо у графини белее молока, и она на нем рисует румянец и глаза синим обводит. Жуть. А еще от нее пахнет чем-то кисло-сладким, как от муравейника. А так – мировая старуха. Не злая ни разу.
Однажды мама рассказала мне ее историю. Оказывается, старуха была не такой допотопной – в начале блокады ей было лет пять. И ее друга съели. Ну, может и не съели, а он просто не дошел до булочной и умер в снегу, но весь двор был уверен, что съели. В общем, старуха так и не вышла замуж. И я решила, что она хранит верность своей первой детской любви.
– У тебя не двор, а скопище историй, – неискренне усмехнулся Дэн.
Это он из зависти. Он в обычной хрущевке живет. Там ничего интересного не происходит и истории квартир куцые. У него даже двора нет – просто промежуток между зданиями. Несколько деревьев – не повод для хвастовства. А у нас одних призраков ну просто тьма. Из дома напротив – целых три штуки. Мальчика, который решил в окно домой залезть, потому что мать пьяная уснула. Он по карнизу пошел, всего второй этаж, а упал неудачно и насмерть разбился. Это уже после войны было. А мать его потом белку словила и тоже вниз башкой об булыжники воткнулась. Теперь они в лунные ночи на карнизе напару сидят, но не близко, наверное, им поговорить не о чем. Если не приглядываться – как живые. Мать в дрянном халате и кофте вязаной. А пацан в коротких брюках и рубашке. Тощие оба. Даже глаза ввалились.
– Ладно, заканчивай свой словесный высер, я тебя знаю – пока не выскажешься, не успокоишься, – позволил Дэн.
Но я видела, что слушает он с интересом. Он вообще все посмертное любит, даже кладбища.
– Но по делу ты пока еще ничего не сказала, – намек меня разозлил. Пришлось увеличить скорость, чтоб меня дослушали.
– В доме слева дореволюционный призрак карточного игрока обитает. Все продул, невесту разорил, а как женился – то и всю семью. Но она его не бросила, жалела, наверное. От чахотки умерла. Графиня как-то сказала – от разбитого сердца. А он потом помыкался, долгов понаделал и решил, что фиг кому что вернет. Отравился, вроде бы.
Говорят, игрок этот все по коридору бродит и бормочет. А иногда в вентиляшку заберется и воет. Жена его исключительно зимой является и то не всем. Только мужчины ее видят. Говорят – красивая и одета как придворная дама, даже в шляпке. Но у нее привычка есть странная – она то в ванной маячит, то в кладовке вместе с пальто висит,