лежали ровным слоев, занимая каждый свободный миллиметр пространства и без того загромождённой комнате. Вымывшись, девушка сразу же решила накраситься, а потом поняла, что из-за этого на черном платье –футляре, приготовленном для выхода, образовалось огромное пятно телесного цвета. Поэтому из недр перегруженного комода пришлось извлекать выпускное платье, из-за которого на девушку тут же нахлынули воспоминания.
Любила ли Надя балет? С таким же успехом можно было бы спросить: любит ли она чистить зуба? Насколько бы глубоко ни уходили воспоминания Нади, в них всех был станок, растяжка, многочасовые упражнения, стертые пальцы и десятки, выброшенных в мусорное ведро изношенных пуантов. Для Нади, балет не был удовольствием или способом самовыражения, он был обыденной частью ее жизни, причем это случилось не по желанию девочки, а скорее наперекор ему. Ее мама была хореографом в небольшой детской студии, где девочек обычно обряжают в сарафаны, а мальчиков – в косоворотки, где дети собираются по два-три раза в неделю, и родители лишь умилительно хлопают их чадушкам-артистам. Вера Викторовна знала эту кухню изнутри и была уверена, что в любой другой новосибирской студии ее дочь, безусловно обладающую незаурядными навыками, не ждет ничего хорошего.
Поэтому сначала с малышкой занимались простенькими упражнениями, а затем поставили к станку, который установил отчим девочки в кладовки, чтобы в случае чего Надя могла заниматься растяжкой в одиночестве. Примерно так и прошли первые, самые ранние годы девочки, перемежаясь между растяжками редкими походами к учителю музыки, помогающему попадать в ритм. Затем они переехали с мамой и братом в Екатеринбург, вернее сказать, сбежали от буйного отчима, пристрастившегося к крепким спиртным напиткам. Там все началось с новой силой: станок, музыка растяжки. В уральской столице Надя попала в балетную студию, в которой по настоянию матери стала заниматься не по три раза в неделю, как все девочки, а по пять, чтобы не тереть форму. И, пожалуй именно тогда, девочка поняла, что есть другие, более способные, будущие примы. И как же она их ненавидела, этих тоненьких от природы маленьких ангелочках, которые без усилий делают длинные прыжки, глубокие приседы, крутят фуэте по двадцать раз, а после этого с лёгкость продолжают свой танец. Ведь для них балет- развлечение, как куклы, которых наряжают первое время, а затем отправляют на дальнюю полку, где они и пылятся до конца времен. Надя презирала девочек, всячески стараясь показать им свою неприязнь, и это в одиннадцать-то лет. Но ее «подружки» от нее не отставали в ухищрённых пакостях. Надя портили их спортивные купальник, оставленные без присмотра в раздевалке, они резали ее стельки или ленты на новеньких пуантах. И так до бесконечности. Руководительница закрывала на это глаза, объясняя это тем, что в жестоком мире детям придется столкнуться и с более страшными вещами, чем репей в волосах и отрезанная лента. Родители девочек были наслышана об этой злой и завистливой Наде, которая вредит ее Кариноче, Аллочке, Инночке.
А Надина мама пребывала в счастливом неведении,