без тоста высосал из горлышка.
– Ну, давай, ты! – потребовал он, со смаком утирая пасть. Я выдохнул и… капнул на язычок. Вот и вся белая магия.
Когда я очнулся, то первым делом увидел сквозь клетку огромного оскаленного хомяка, с трудом натягивающего на себя мою майку.
– Эй, ты чё там, остепенись! – воззвал я.
– Молчать, мелюзга, раздавлю! – пригрозил Хома, и я тотчас смолк. Продолжать диалог, казалось опасным.
Справившись с шортами и разодрав высунувшимися когтями кеды, Хома бросил мне на прощанье:
– Ну, ладно, ты сиди развивайся, а я по бабам схожу прогуляюсь.
– Не простудись, – сказал я тихо.
– Спасибо, душка, – услышал Хома и накинул мой плащ.
Через час хомяк привёл домой порядочную такую потаскуху, похабно захохотавшую прямо с порога. Оба они были изрядно выпивши. Хомяк состроил мне козу-бозу, надышав перегаром, и, завалив проститутку на мой бедный диванчик, мял её, собака, два часа, пока я в бессилии смотрел на всё это.
Проснулся я под утро от дверного хлопка. Это Хома выпроводил подругу. За окном беспрестанно капало: шёл нудный, противный дождь. Хомка бросился на диван досыпать, и я тоже вырубился, пожёвывая душистую опилку.
Следующее пробуждение заставило меня окончательно смириться с действительностью. Хома, наскоро сварганив завтрак, жадно уплетал его, хрипя и чавкая. Глаза его пучились при заглоте из-за толщины куска. Зажав лапами, он спроваживал в глотку глазунью с ветчиной. Желток с плавленым сыром сочились сквозь когти.
Умывшись после трапезы, почистив усы, Хома напялил единственный в моём гардеробе костюм, подарок бывшей девушки, и со словами: «Чао, дружок, уже опаздываю!» – отправился вместо меня на работу. Охранять офис.
От голода, однако, сводило кишки, а в Хоминой коробке корм хранился вперемешку с дерьмом, отчего полдня – в страшных проклятьях – ушло только на сортировку. А под вечер заявился сам Хома и новостями перебил весь аппетит.
– Как, ты послал нашего Саныча?! – рек я в изумлении.
– Его-его, дружище, – отвечал Хома, пережёвывая ужин. – Он единственный, идиот, принял меня за тебя и посоветовал побриться, а остальные и как звать-то тебя не помнят.
– Да ну?! – усомнился я.
– Точно-точно, на-ка вот сырку, гулёна, нам подняли зарплату…
– Не может быть! – чуть не взревел я в отчаянии.
– Ага, – уверил Хома. – Хочешь пельмешку?
Хоть Хома и предупредил меня, что после ужина ожидает гостью, я всё-таки поразился, когда ею оказалась любимая моя Наташка Киселёва, наш офисный менеджер. Три месяца, упомянутые со злобой хомяком, прошли в безуспешных ухаживаниях за этой грудастой особой.
– Чтоб вас черти целовали! – пищал я в гневе слабым голосом, когда хомяк на глазах у меня принялся обрабатывать Натаху. О, должен признаться я, это не безынтересное зрелище! Сначала хомяк чистит самку, потом себя, затем входит и несколько секунд работает, как отбойный молоток, после чего снова чистка – и всё заново. Так два часа – и безмятежный сон. Нельзя также сказать, что Наташку