как уверенно они двигались к ОП, ему становилось не по себе. Казалось, ничто не сможет остановить этот спустившийся с гор, вооруженный до зубов темный поток. Солдатам он напоминал огромную стаю хищников, которые, оскалив зубы, ощетинившись шерстью и роняя пену изо рта, тихо крадутся, сжавшись пружиной в готовности к резкому прыжку. Подрагивая всем телом от нетерпения, они медленно, но неудержимо движутся к своей жертве. Еще совсем немного времени, и пружина резко разожмется. В стремительном прыжке они бросятся на свою жертву, разорвут её зубами, раскромсают когтями, уничтожат.
Наводчик приготовился к бою. Он понимал, что бой неизбежен, что придется стрелять. Что стрелять будут и бандиты, что прольется кровь, и возможно даже его кровь.
От этого стало страшно. Холодно засосало под ложечкой. Дыхание перехватило, кисти рук покрылись испариной и слегка подрагивали. Все тело начинал трясти, как в ознобе. Он ждал команды лейтенанта.
Лейтенант, выскочив из блиндажа и протерев заспанные глаза, несколько секунд смотрел на движущуюся с гор колонну. Он понял неизбежность того, что их ждет.
«Вот оно то, что случается на войне. И сейчас это случится с ним. Сейчас ему самому придется столкнуться с противником лицом к лицу. С противником, который в несколько десятков раз превосходит по численности его подразделение, да и вооружен отменно. А они не ожидали этого и уже верили в то, что этого не произойдет».
«Если будет бой, то взвод обречен», – лейтенант понимал это.
«Что делать? Выйти с бандитами на переговоры? Глупо. Это значит сдать взвод противнику, без боя, это значит просто-напросто отдать себя и своих солдат в руки бандитов. А что потом? Нет, переговоры – это не решение. Остается два варианта – принять бой или отойти. Отойти – значит сохранить жизнь себе и своим подчиненным, но если отойти, то комбат скорее всего не поймет этого. Возможно, сочтет его трусом. Опозорит на весь полк. Да что там полк – на весь округ. А если завязаться боем с противником, то свои услышат шум боя и придут на помощь. А если не успеют? Или все-таки отойти»?
Он колебался, он не знал, что ему предпринять, не мог найти правильное решение. Но он понимал, что нельзя вот так просто стоять и смотреть, что надо что-то делать.
«Сейчас, немедленно! Срочно доложить ротному, а лучше сразу комбату. Но комбат спросит о том, что я сам предпринял. А я пока еще ничего не предпринял. Черт! – мысли метались в голове лейтенанта, он понимал, что необходимо как-то действовать. Но как? И вдруг как будто само собой из него вырвалось: к бою!»
Он рванулся к блиндажу и стал распихивать там спящих после очередной смены бойцов, торопил их, выталкивал из блиндажа, чуть не каждого лично расставлял по позициям.
Дай команду сержантам, пусть они занимаются этим, но – нет. Он делал все сам. Он почему-то не мог им доверить это. Может быть, был не до конца уверен в них?
Бойцы, расхватав оружие, в спешке накинув на себя бронежилеты и каски, расталкивая друг друга, заняли свои позиции, как будто на занятиях