словно напуганные явью.
– Вот здорово! – воскликнул кто-то рядом с ним.
– Кантинфлас хорош, – не взглянув на говорившего, произнес Дамасо.
Людской поток вынес его к двери. Торговки снедью, нагруженные своим имуществом, расходились по домам. Хотя шел двенадцатый час, на улице было много народу – дожидались зрителей, чтобы узнать от них, как поймали негра.
Дамасо прокрался в комнату так тихо, что, когда Ана в полусне почувствовала его присутствие, он, лежа на спине, докуривал уже вторую сигарету.
– Ужин на плите, – пробормотала она.
– Я не хочу есть.
Ана вздохнула.
– Мне приснилось, будто Нора лепит из масла фигурки мальчиков, – сказала она, еще не совсем проснувшись. И только теперь, поняв, что спала, что незаметно для себя заснула, она растерянно протерла глаза и повернулась к Дамасо. – Приезжего поймали.
Дамасо отозвался не сразу.
– Кто сказал?
– Поймали в кино. Сейчас все пошли туда.
И она рассказала до неузнаваемости искаженную версию происшедшего в кино. Поправлять ее Дамасо не стал.
– Бедняга, – вздохнула Ана.
– Бедняга?! – вспылил Дамасо. – Ты что, хотела бы, чтобы на его месте был я?
Ана хорошо знала мужа, потому промолчала. Она слушала, как он, хрипло дыша, курит – до тех пор, пока не запели первые петухи. Потом услышала, как он встает и, не выходя из комнаты, принимается на ощупь за какую-то непонятную работу. Услышала, как он копает землю под кроватью (это длилось больше четверти часа), а затем – как раздевается в темноте, стараясь делать все как можно тише и даже не подозревая, что все это время она, чтобы не мешать ему, притворялась спящей. Что-то шевельнулось в потаенных глубинах ее души, и она догадалась, что Дамасо был в кино, и сообразила, почему он зарыл шары под кроватью.
Бильярдная открылась в понедельник, и ее сразу заполнили возбужденные завсегдатаи. На бильярдный стол набросили большой кусок фиолетовой ткани, что придавало заведению траурный вид. На стене висело объявление: «За отсутствием шаров бильярдная не работает». Вошедшие читали объявление с таким видом, будто это для них новость. Некоторые подолгу стояли перед ним, с удивительным упорством перечитывая его.
Дамасо вошел одним из первых. Он провел на скамьях для болельщиков немалую часть своей жизни, и едва открылась дверь бильярдной, как он снова оказался там. Очень трудным, хотя и не очень долгим делом было выразить сочувствие. Дамасо через стойку хлопнул хозяина по плечу и воскликнул:
– Вот ведь неприятность какая, дон Роке!
Тот покивал с горькой улыбкой.
– Что поделаешь, – вздохнул он и продолжил обслуживать посетителей.
Дамасо, взобравшись на табурет у стойки, вперил взгляд в призрак стола под фиолетовым саваном.
– Чудно, – пробормотал он.
– Это точно, – согласился человек, сидевший на соседнем табурете. – Да еще на Страстной неделе!
Когда