азартно: носился кругом, отбегал в сторону, приседал. Погрев руки меж колен, снова бросался вперёд, вминал неровности, наращивал нужное.
С востока напирала синева, грудя на запад редкие тучи. В предрассветной, чуткой тишине еще громче зазвонили под толщей снега разноголосые ручейки. Гошка курил, наблюдая, как на соседние горбы гольцов наползала золотая кайма, чётко оконтуривая их на пепельной холстине неба.
Неслышно подошла и остановилась у статуи Вера. Стыдливо разглядывая её, она переступала огромными сапогами, удручённо молчала. Гошка покуривал, косо поглядывая на повариху, ждал, что она скажет.
– Ну и как?
Повариха посмотрела на него, сказала жалеючи:
– Совсем изведёшься так-то. Спать надо по ночам.
– Спасибо за ответ, – поклонился Гошка. – Поговорили об искусстве.
– Не знаю, об чём спасибо, а изгаляться надо мной не следовает. – Вера глядела на Гошку обиженными глазами. – Ты зачем меня такой-то скатал?
Он вплотную подступил к поварихе.
– Да ты никак подумала, что я тебя вылепил? – Гошка удивлённо оглянулся на статую. – Что ты, Верочка, нет. Это… никто. Обобщение.
– Пусть хоть и так. – Рот поварихи дрогнул. – Горемычная, как и я. На Тамарку не походит, та совсем не така.
Вера подошла к статуе, опустила руки. Гошка с любопытством наблюдал, как она копирует позу.
– Как есть я, только нагишом. – Повариха отступила, зашаркала сапогами в сторону кухни. С полдороги обернулась, сказала: – Чудно-ой ты скрозь… А бабу сломай, срам это, а не… общение.
Она скрылась в кухне. Вскоре белесый дым плотно повалил из трубы. Скатываясь по брезентовой крыше, он припадал к снегу и, тонко расслаиваясь, плыл в долину. Гошка сошел вниз. Ручейки огибали палатку, катили разноцветные камешки. Радостно было смотреть на их игру, стоя на живой земле. Стена снежного среза доходила ему до плеча. Вчера она была выше, скрывала с головой. Подчищая водоотводную канавку, он двигался вокруг палатки. Лопата скрежетала по щебёнке, вздыхал, оседал наст. Гошка выбросил наверх измятый снег, принялся нарезать новые ступени и утрамбовывать.
Счастливо расслабленный, потирая глаза кулаками, из палатки выскочил Женька и с открытым ртом пулей юркнул за угол палатки, и оттуда послышалось: «Вай-вай-вай! Журчат ручьи, тра-та-та-та, и тает лёд и сердце та-ает!»
– На, разомнись, пока совсем не растаяло. – Гошка протянул ему лопату.
– Не время, князь. Я еще «спу».
– Ладно. Оставлю половину ступеней тебе. Нарежешь.
– Можно включу рацию? Хоть последние известия послушаю, что там на свете… Ну можно?
– Батареи и так едва тянут. Включишь – подсадишь. Как с базой свяжусь?
– Жмо-от! – заныл студент. – Хоть на минутку! Ведь чую – меня мама по эфиру разыскивает! – Он выбросил над головой кулаки. – Сбегу! Нарежу ступени и – к едреней фене.
– Не ори! Люди спят.
– Ещё бы! – Женька деланно хохотнул. – Устали спать, потому и дрыхнут.
Гошка